Царь и царица

Наконец, надо иметь в виду, что Распутина ввел во дворец весьма умный иерарх Церкви епископ Феофан, что его поддерживал в те­чение долгого времени другой епископ, который тоже пользовался всеобщим уважением, — Гермоген, что за Распутина стоял и царский духовник, священник Васильев, бывший в дружбе с товарищем обер-прокурора Св. Синода, Даманским, к которому также проник Распутин, что среди самих министров, и притом по су­ществу отнюдь не распутинцев, были и такие, которые, если не поддерживали Распутина, то и не восставали против его присутствия во дворце и что среди них был даже Горемыкин, с места {92}

решивший, что борьба с Распутиным ни к чему не приведет, а посему лучше и вопроса о нем не поднимать.

При таких условиях сам собою возникает вопрос: почему Государыня обязана была пове­рить именно тем, кто бранил Распутина, а не тем, кто его отстаивал? Борьба с Распути­ным была, несомненно, очень трудная, сопряжен­ная со многими неприятностями. Так, например, для Государственной Думы борьба эта была со­вершенно безнадежной.

Тот грубый натиск на Государя, который произвели и первая и вторая Государственный Думы, вселил в Александру Феодоровну убеждениe, что учреждение это вообще представляет собою сборище врагов династии как таковой и в особенности ее личных врагов. О степени до­стоверности того, что говорилось с трибуны Го­сударственной Думы, Александра Феодоровна мог­ла судить по тому, что с этой самой трибуны весьма, прозрачно намекалось на ее будто бы германские симпатии и даже на ее измену русскому делу. Она, сосредоточившая все свои мысли на достижении победы над германцами, не могла не быть возмущена такой клеветой и не могла не утратить всякой веры во все, что произносилось с этой трибуны.

Испытывая с самого прибытия в Россию не­дружелюбное к себе отношение со стороны столичного общества, не могла она придавать значения и тому, что говорилось в этом обществе, коль скоро внутреннее чувство утверждало ее в обратном.

Ненависть столичного общества к Распутину Государыня объясняла себе, между прочим, и тем, что он принадлежал к крестьянству, а не к тому избранному кругу, который {93} почитал доступ во дворец своим исключительным правом. Между тем, членов этого общества Го­сударыня величала не иначе как «бриджистами», а то обстоятельство, что Распутин принадлежал к народным массам, в глазах Царицы было его большим преимуществом: она думала, что слышит от него как бы голос земли.

Словом, основным виновником того, что вера Государыни в Распутина осталась до конца непоколебимой, была та среда, которая поставляла такое множество лиц, согласных ради достижения власти, ради карьеры не только пресмыкаться перед распутным мужиком, но еще всячески его превозносить в своих беседах с Госуда­рыней. Это были все те же Хвостовы, Штюрмеры, Белецкие и многие другие, которые, прекрасно зная, что такое Распутин и вполне сознавая весь вред, наносимый обаянию царского имени одним фактом его близости к престолу, тем не менее поддерживали его престиж в глазах Царицы.

Как могла поверить Государыня в продаж­ность Распутина, в его дикий грязный разгул, когда высший иерарх Церкви, митрополит Петербургский Питирим, относился к Распутину с таким почтением, что не только звал его к себе обедать, но еще сажал его на почетное место рядом с собою?

В то же время до Царицы доходили через Вырубову собственноручные письма уважаемых архипастырей, в которых они просили Распути­на оказать им содействие в получении белого клобука — символа митрополичьего достоинства.

Подобные письма Распутин неизменно доводил до сведения Императрицы, не без основания полагал, что они послужат доказательством то­го, что люди заведомо почтенные не гнушаются иметь с ним дело и даже просят его {94} заступничества. Снабжал он эти письма и своими резолюциями, вроде следующей: «ни достоин», по­ложенной им как раз на обращении того архиепископа (предпочитаю имени его не называть, — он остался в Poccии, но к большевикам не пристал), который стремился к митрополичьей кафедре.

А давний знакомый Царицы, генерал Шведов принимавший видное участие в работе Красного Креста, кстати сказать, проныра, не брезгавший никакими способами для устройства своей судьбы и наполнения своего кармана, называл Распутина не иначе как «отец Григорий». Царице это бы­ло известно и она, в свою очередь, отмечает это в письмах к Государю.

Да, почему Царица обязана была слушать хуливших Распутина, большинство которых она по­читала за своих личных врагов, а не тех, которые верили в святость Распутина, или, но крайней мере, притворялись, что верили, причем считались Государыней за верных ее друзей?