Царь и схимник

Незадолго до рождения будущего императора государства Российского в 1777 году было большое наводнение. Вторым наводнением отмечено вступление Александра I на престол. И, наконец, прошлой осенью ноября седьмого дня тоже случилось наводнение. Правда, не такое великое, но все столичные гадалки и предсказатели в один голос принялись уверять народ, что не пройдет и года, как на страну обрушатся великие перемены. А какие из перемен могут затмить смерть императора?

Александр пока не совсем был уверен, что делает все так, как Богу угодно, поэтому еще раз перекрестился и чуть слышно промолвил:

– Господи, да минет меня чаша сия! Не моя, а токмо Твоя воля да сопутствует этому…

* * *

Предместье Петербурга показалось императору знакомым. В этих местах, конечно же, он проезжал неисчислимое количество раз, но в предутреннем тумане окрестности столицы напомнили императору не менее живописные окрестности Парижа. Господи! Как же давно это было!

Французским Сенатом русскому царю Александру I был дарован титул Благословенного, и Талейран,[43] еще не утративший своего влияния в руководящих органах Франции, позволил себе пригласить русского царя прежде всего в салон госпожи Ленорман – модной в Европе гадалки. Эта ворожея и предсказательница открыла великосветский салон. С посетителями у госпожи проблем не возникало даже в трудные военные годы падения империи Наполеона и оккупации Парижа иноземцами.

Император согласился не под давлением этикета. Он тяготел к мистике и был уверен, что история человечества тесно связана с мистериями во все века и во всех странах. Поэтому российский император безоговорочно последовал за Талейраном. И не пожалел.

Госпожа Ленорман, на первый взгляд ничем не отличалась от остальных дам, но необыкновенная линия поведения делала ее авантажной. Встретила гостей хозяйка в экстравагантном платье, поверх которого была накинута красная атласная мантия с золотыми вензелями. Госпожа приветливо поклонилась именитым гостям, но тут же повернулась к ним спиной и сделала знак рукой, приглашая следовать за собой.

Александр отметил, что зала, куда они вошли, предназначена для проведения различного рода мистерий. Стены этой довольно большой комнаты пестрели плакатами с таинственными изречениями на неизвестных языках, картинами с изображениями чудовищ, сценами жизни потустороннего мира, подсвеченными огоньками китайских фонариков. Особое место занимало венецианское зеркало в резной раме и поставцами для свечей перед ним. Свет в комнате тоже был завораживающий.

Мадам Ленорман показала мужчинам на два глубоких кресла посреди залы в центре необычного ковра, по которому разбегались лучи восьмиконечной звезды. По кругу, венчавшему звезду, была сделана непонятная надпись латинскими буквами. Место гадалки располагалось в том же круге восьмиконечной звезды – на стуле-пуфике за небольшим столиком, покрытым зеленым сукном.

Мадам, ни слова не говоря, раскинула на сукне карты таро и произнесла низким грудным голосом:

– Знаю, Государь, о беде вашей. Произошла она давно. Вам тогда еще двадцати четырех лет не исполнилось…

После этих слов Александр, удобно устроившийся в кресле, неожиданно вздрогнул. Именно в это время в Михайловском замке скончался его батюшка Павел Петрович. Цесаревич горько страдал об утрате и постоянно чувствовал угрызения совести за смерть отца. Ведь могло же быть все по-другому!

– Эта болезнь мучит вас до сих пор и рана не рубцуется, – продолжала госпожа Ленорман. – Только покаянием лечатся подобные недуги. Но у вас хватит времени для покаяния. Половина вашей жизни будет посвящена поклонению дамам, а вторая половина меня поражает, ибо, если бы вы не являлись Государем, то я с уверенностью могла бы сказать, что сейчас беседую со старцем… Впрочем, в следующий раз мы через зеркало попробуем разглядеть вехи жизненного пути, расставленные для вас Господом…

Этот эпизод вспомнился Александру потому, что жизнь во дворце всегда приносила царствующим особам свои плюсы и минусы, от которых иногда было просто некуда деться.

Юный Александр Павлович с одинаковой непосредственностью уживался при дворе бабушки Екатерины Великой и при дворе отца Павла Петровича. Его учитель Лагарп славил свободолюбие, однако мальчик рано научился не только бессовестно восторгаться правами человека и гражданина перед бабушкой, но и получать величайшее удовольствие от маршировки и фельдфебельского покрикивания на солдат. Именно эти примеры научили цесаревича бессознательно сочетать в сердце своем то, что считается несочетаемым: гатчинский плац с философией Руссо, Французскую революцию с крепостным правом. Ему с ранних лет приходилось лавировать средь совершенно разных потоков разума и бытия, не теряя равновесия…