Царь Грозный

Григорий Лукьянович постарался, чтобы, прежде чем попасть к государю, даже самые родовитые бояре помаялись на морозе, вроде и для них же старался, а протянуло холодным ветерком Бельского с Мстиславским, пока пришли молодцы в черных кафтанах, чтобы проводить к Ивану Васильевичу. Малюте на происхождение боярина и его прежние заслуги наплевать. Даже больше того, чем выше стоит, тем слаще расправляться с таким. Тем легче посадским будет поверить в их виновность и готовность бежать к Жигмонту. И нельзя допустить, чтобы опальные бояре стали героями, превратились в жертвы несправедливости. Таких жалеют, такие укрепляют дух остальных, тоже готовых к сопротивлению. Нет, бояре должны быть подчинены сразу и безропотно, иначе потом хлопот не оберешься.

Их допустили к царю по отдельности, каждый был вынужден восхвалять Ивана Васильевича, всячески убеждать его не сиротить Русь, встать во главе борьбы с погаными и еретиками…

И Бельский с Милославским тоже хвалили и просили. Увидев государя, Иван Дмитриевич ужаснулся, настолько плох его вид. Царь словно перенес тяжелую страшную болезнь. Рослый и статный, он, казалось, согнулся вполовину, осунулся, волосы поредели, борода торчала клочьями… В глазах настороженность и даже страх. У Бельского мелькнула мысль: «Чего он сейчас боится? Мы же просить приехали…»

Голос Ивана Васильевича, когда он отвечал боярам, был глух и хрипл. Царь соглашался вернуться на царство, но условия своего возвращения обещал прислать позже. Что оставалось боярам и святителям, как не согласиться?

Ожидавшие купцы и посадские тревожно вглядывались в их лица. Бельский хмуро объявил о решении царя. Вокруг раздались крики, что на любые условия согласны, только бы не сиротил Русь-матушку государь! Милославский усмехнулся в усы едва слышно:

– А ведь он победил…

Это понимали все в Боярской думе. Теперь у Ивана Васильевича развязаны руки, Москва сама дала ему право себя казнить.

Гадать о том, какими будут условия государя, пришлось долго, почти месяц. Только 2 февраля на Сретение царь торжественно въехал в столицу. Все ждали выхода к народу на площадь, как было когда-то. Многие припоминали раскаяние молодого государя, пересказывали тем, кто не видел, не знал. Но ничего не последовало.

На следующий день Иван Васильевич созвал к себе во дворец митрополита со святителями и думских. Сходились, все так же с тревогой глядя друг на дружку. Молча и напряженно ждали появления государя Афанасий с епископами, бояре и князья. Иван Васильевич не торопился. Мстиславский морщился: чего он тянет? Если приехал, значит, уверен, что условия примут? Тогда в чем дело?

Государь вошел неожиданно, молча оглядел маявшихся людей, коротко кивнул, отвечая на поклоны, и сел. Парадная одежда лишь подчеркивала изменившуюся внешность. Те, кто не был в Александровской слободе либо не был там допущен к государю, не могли поверить своим глазам: взор Ивана Васильевича потух, на голове пролысины, борода поредела, кажется, даже руки тряслись…

Он обращался только к святителям, словно подчеркивая опалу на бояр. То, что собравшиеся услышали, быстро затмило увиденное! Иван Васильевич объявил, что остается на царстве с тем, чтобы ему на своих изменников и ослушников опалы класть, а иных за дело и казнить, беря их имущество в казну, и чтобы ему в том не мешали. Начало никого не удивило, все понимали, что без согласия на опалу и казни государь не вернется, для того и уезжал. Но потом!..

Потом Иван Васильевич объявил, что слишком много есть тех, кто хочет жить прежней волей, вот он и отделил себе опричную долю – пока 20 городов с уездами и несколько волостей. Если не хватит, то добавит еще. В своей опричной доле он будет править так, как сочтет нужным, чтоб ему не мешали. Остальные же Русские земли будут зваться земщиной и управляться по-прежнему во главе с Боярской думой, какую возглавляют князья Иван Бельский и Иван Мстиславский. На организацию опричнины государь требовал выделить 100 000 рублей.

Неизвестно, что потрясло сидевших больше – вид Ивана Васильевича, разделение государства на две части, которые должны перемешаться меж собой, или то, какие он забирал себе города. Тут было уже не до огромных денег на обустройство опричнины.

Воспользовавшись замешательством слушателей, государь принялся наставлять думских, чтобы позаботились об искоренении несправедливости и преступлений, о наведении в стране порядка, о безжалостности ко взяточникам. Пока митрополит размышлял о том, каково будет церкви и приходам, бояре спешно соображали, попадают ли в опричнину и что делать, если попадают, а думские пытались понять, как можно править той же Москвой, если одна улица в опричнине, а соседняя в земщине. За этими мыслями никто не подумал, что царь забрал себе лучшие, процветающие земли, выселение из них людей обойдется не просто дорого, а приведет ко многим смертям и разорению.

Иван Бельский не выдержал:

– Государь, дозволь спросить…

Глаза царя Ивана цепко оглядели боярина и остановились на его лице:

– Говори.

– Людишки, что живут ныне на опричных улицах, тоже в опричнину переходят?