Царь Грозный

У соседей и впрямь шли сборы, только не слишком споро. Анея вяло ругалась с мужем, призывая того двигаться шустрее, скоро рассвет, а ничего еще не уложено. Микола подошел к хлипкому забору, окликнул:

– Антип, ты никак куда ехать собрался?

Тому лишь бы ничего не делать, споро подскочил к родичу, закивал:

– Еду, еду… В Москву еду.

– А чего ж с вечера не собрался?

Антип, скосив глаза на жену, таскавшую из дома в сани кули, развел руками:

– Дык… как-то не успел. Ничего… сладится…

Микола поскреб затылок:

– Мне, что ль, съездить?

Антип не очень-то поддержал соседа, с одной стороны, ехать вдвоем сподручней и торговать тоже, а с другой – все время под приглядом будешь. Осознав, что может попасть под соседский дозор, он вдруг заторопился:

– Ну, ты пока думай, а я поехал.

Микола тоже отправился в Москву на следующий день, только у него все было сложено с вечера, потому выехал ранехонько утром, почти до света. По пути ему встретился странный поезд, пришлось спешно отступить с дороги – царские люди везли из монастыря что-то. Но это мало интересовало Миколу, со своими делами разобраться бы…

Глядя вслед удалявшимся саням, он размышлял. И кто только не наползал на Русь, кто только не полонил русских людей! И у самих вечно меж собой ругань стоит… А кто лается? Не мужики же, тем все одно, какой боярин или князь во главе. И надо-то всего – не влезать в их дела. Дай тому же Миколе на себя трудиться, он и другим заработает. Не трогай русского мужика, не мешай ему, он сам с жизнью справится, и боярина своего накормит, и государю достанется, но мало было на Руси таких времен, чтобы не мешали. Может, потому и голодала она веками? Нынче единый царь-государь на Руси, а покоя все равно нет.

Чудные дела творились в Москве, государь не просто ездил по монастырям и храмам и истово молился, к такому привыкли, но приказал отовсюду увозить образа с собой во дворец! Сначала служители только дивились, но, когда во дворец перетащили большую часть дорогой церковной утвари и икон, стали роптать. Государь не обращал никакого внимания на недовольство церкви. Во всех монастырях и храмах просил благословения на дела будущие, не объясняя какие. Молился истово, отказать в благословении было невозможно.

А в саму Москву по царскому вызову съезжались далеко не самые родовитые, но никак не связанные со Старицкими бояре, дворяне и служилые. Ломая головы над тем, к чему государю такое, везли свои семьи и скарб…

Морозы стояли знатные! Птицы на лету мерзли, деревья по ночам трещали, но и снег выпал вовремя, укрыл все белым покрывалом, спрятал землю-матушку от жгучих холодов. Люди старались зря из тепла не выходить, но как не пойдешь, коли скотина есть и пить требует, если на торг идти надо, если другие дела зовут?

Все одно немало обмороженных оказалось в ту зиму…

Ко дворцу с легким прискоком мчался служка Успенского собора. Хотя под рясу одета меховая скуфейка, на ногах валенки, но уши все равно мерзли, потому и спешил бедолага, на бегу растирая их озябшими руками. Он зажал под мышкой толстую книгу в богатом переплете, спрятав ладонь левой руки за пазухой, а правой тер ухо. Когда правое ухо покраснело, служка решил потереть и левое, но не удержал тяжелый фолиант, и тот скользнул на снег. Воровато оглядевшись, служка убедился, что никто из важных персон такой крамолы не видел, любопытные мальчишки да пара нищих, что устало брели вдоль улицы, не в счет.

Он нес книгу государю, тот чтение любит…

Вдруг служка замер, забыв о холоде и своем отмороженном ухе. Застыть его заставило большое скопление подвод перед царским дворцом. К чему в Кремле подводы? Словно государь куда уезжать собирается… Служка вспомнил, что Иван Васильевич был к заутренней, постоял, помолился, а потом вдруг велел собрать всю утварь да снять иконы, какие ценные, и снести к нему. Для чего сие – не сказал. Унесли и книги соборные тоже, одна вот осталась случайно, велено и ее принести во дворец.

В спину кто-то толкнул:

– Чего встал, рот раззявив?!

Не слишком вежливое обращение вернуло мысли служки на место, он посторонился, пропуская несущих большой сундук холопов, и засеменил дальше.

И все же в Кремле творилось что-то необычное – огромное количество подвод и возков загружались всякой всячиной, начиная от сундуков, окованных железом, и до тюков, видно, с мягкой рухлядью. «Точно переезжает государь, – подумал служка. – Только вот куда? И к чему ему церковная утварь? Неужто для нового храма какого?»

Книгу едва успел протянуть дьяку, что распоряжался погрузкой, тот выхватил толстенный фолиант, кивнул и сразу протянул рослому холопу в распахнутом зипуне:

– Тимошка, добавь в шестую подводу!

Тимошка замер, видно, пытаясь сосчитать, где она, шестая. Дьяк зло ткнул холопа в спину тяжеленной палкой, на которую опирался:

– Где гнедая запряжена! Семен возница!

– А-а-а, – протянул Тимошка и неспешно потопал к подводе с гнедой лошадью.

И как ему не холодно? – поежился от одного вида холопа служка и тут же получил посохом дьяка по собственной спине:

– Чего встал?

Служке поспешить бы прочь, но любопытство пересилило: