Царь Давид

Анализируя все эти события, как всегда скептичный Закович считает, что Иоав убил Авенира отнюдь не только из мести за брата. Уяснив из слов Давида, к чему все клонится, он поспешил избавиться от того, кто мог быть назначен на столь вожделенное им место главнокомандующего объединенной армией израильтян.

Но ведь Давид и в самом деле мог хотя бы попытаться помешать Иоаву свершить задуманное — задержать его во дворце, послать за ним соглядатаев, чтобы те следили за каждым его шагом и, по меньшей мере, предупредили Авенира о грозящей ему опасности. Давид все это мог, но ничего не сделал. Может быть, потому, что на самом деле его вполне устраивал такой ход событий и ему совсем не хотелось иметь в качестве военачальника амбициозного и импульсивного Авенира: лучше уж пусть будет Иоав — какой-никакой, а свой, племянник.

Да и с Иевосфеем, считает Закович, Давиду каким-то странным образом повезло: ведь пока Иевосфей был жив, он в любом случае мог претендовать на престол. А тут эта проблема решилась сама собой: Иевосфей был убит злодеями, злодеи казнены — и народ снова славит царя за благородство и справедливый суд!

«Уж как-то слишком везло Давиду в те дни, и не стояло ли за всем этим нечто большее, чем везение, — изощренный ум и железная воля человека, окончательно превратившегося из простого пастуха в типичного восточного правителя, беспощадного и умеющего закручивать хитроумные интриги?» — вот вопрос, который волнует Заковича, да и целый ряд других исследователей.

Однако если Давид и превращался в восточного правителя, то никак не обычного, а подлинно великого, которому еще предстояло удивить многих своих друзей и врагов.

* * *

Наблюдая за тем, как в Хеврон съезжаются представители всех колен Израиля, как первосвященник Авиафар готовился к принесению торжественных жертв и помазанию его на царство, Давид пребывал в легкой эйфории — сбывались самые смелые пророчества, самые дерзкие его мечты. Он становился подлинным вождем, пастырем своего народа и чувствовал, как его захлестывает любовь к этому народу, желание сделать счастливым самого последнего его бедняка.

От предвкушения коронации в груди возникал легкий холодок, у него словно прибавлялись силы, а в движениях появлялась необъяснимая легкость. Давид знал и любил это состояние — оно означало, что скоро к нему придут новые строки, польются сами собой строфа за строфой новые псалмы.

Вот как описывает эту церемонию Библия:

«И пришли все колена Исраэлевы к Давиду в Хеврон, и сказали так: вот мы — кость твоя и плоть твоя. Даже вчера и третьего дня, когда был еще Шаул царем над нами, ты был предводителем Исраэля. И сказал Господь тебе: «Ты будешь пасти народ мой Исраэля и ты будешь главой Исраэля»…» (II Сам. 5:1–2).

Разумеется, под «всеми коленами Исраэля» в данном случае следует понимать именно старейшин этих колен — весь народ просто не уместился бы в Хевроне. Да и следующая фраза Библии это поясняет:

«И пришли все старейшины Исраэля к царю в Хеврон, и заключил с ними союз царь Давид пред Господом, и помазали Давида на царство над Исраэлем. Тридцать лет было Давиду, когда он стал царем; сорок лет он царствовал. В Хевроне был он царем над Иудою семь лет и шесть месяцев и в Иерушалаиме был он царем над всем Исраэлем и Иудою тридцать три года» (II Сам. 5:3–6).

Устные предания и основывающийся на них Иосиф Флавий рассказывают, что церемония помазания была необычайно торжественной и трогательной. Объявив Давиду во всеуслышание «мы — кость твоя и плоть твоя», старейшины таким образом публично отвергли все грязные слухи и домыслы о том, что он является инородцем или незаконнорожденным сыном. Давид объявлялся наделенным царской властью не людьми, а самим Богом («И сказал Господь тебе: «Ты будешь пасти народ мой Исраэля, и ты будешь главой Исраэля»»), и это означало, что уже никто в будущем не мог оспорить его права и права его потомства на эту власть.

Затем представители каждого колена принесли присягу Давиду на верность и объявили о готовности всех боеспособных мужчин своего колена служить в армии под началом Давида. И уже после этого в честь помазания Давида царем над Израилем был устроен грандиозный пир, по окончании которого все старейшины отправились домой.

А вскоре в Хеврон начали прибывать отряды, посланные каждым коленом, и столица Иудеи в одночасье превратилась в огромный военный лагерь.

Глава четвертая БИТВА ЗА ИЕРУСАЛИМ

О том, каковы были размеры армии, собранной Давидом в Хевроне, мы знаем из «Хроникона», а затем их повторяет Иосиф Флавий в «Иудейских древностях».

Если оставить те броские эпитеты, которыми «Хроникон» награждает воинов каждого колена («люди доблестные, именитые в отцовских домах их», «умеющих понимать времена, знающих, что нужно делать Исраэлю», «умеющих готовить войну, со всем военным снаряжением» и т. д.), то картина получается следующая: