Царь Борис, прозваньем Годунов

Но поначалу я их не замечал, ибо пребывал весь в делах. Нет, обустройством, конечно, княгинюшка занималась, ей это в радость, я же носился между Угличем и Москвой. Простые люди говорят: конец — делу венец. А в нашем семействе великокняжеском иная поговорка существует: венчание кончает дело. Венчанием на царство и занимался. В первых числах мая в Москве был созван Земский собор, который должен был утвердить решение Думы боярской об избрании Федора на царство, назначить дату венчания и порядок празднования. Вы скажете, дело формальное, но было не так. Бунт, усмиренный в Москве, перекинулся на провинцию, волновались казаки на Украйне, открыто восстали татары казанские, черемисы, мордва. Некие люди возбуждали народ именем Димитрия, меня это чрезвычайно беспокоило, я не уставал повторять всем подряд, что царевич не имеет к этому никакого отношения, даже и Нагих защищал, говоря, что они находятся под моим неусыпным надзором. Я, как и Мстиславский, и Годуновы, и, возможно, Федор, возлагал все надежды на Земский собор, на то, что утихомирит он бунт в земле Русской, как недавно решение Думы боярской смирило бунт в Москве. Для этого было необходимо, чтобы решение собора было единодушным, чтобы лучшие представители земли Русской, все как один высказались в пользу Федора. Особенно старались Годуновы, это и понятно. Как они добились единомыслия, я не знаю, но добились. Хотя одно мелкое происшествие чуть было все не испортило. Опять я виноват оказался! Подошел срок исполнения моего обещания, данного на Лобном месте. Никогда нельзя обманывать ожидания простого народа! Посему испросил я для порядку разрешение у Думы боярской и выкатил народу сорок бочек вина. А что у трезвого на уме, то у пьяного на языке; после первых вялых здравиц царю Федору и боярам народ, разогревшись и оживившись, принялся славить меня — это было приятно! — но потом, о Боже, царевича Димитрия. Едва новый бунт не случился. Чтобы сгладить свою промашку, пришлось мне еще один пир устраивать, для всех членов собора Земского, то есть устраивали Годуновы, а я платил за все. Человек я, как вы знаете, не жадный, но даже я кряхтел, глядя на счета. Но пир получился знатный, ничего не могу сказать, и выкриков никаких лишних там не допускалось, только: «Федор, Федор, Федор!» Как-то так сложилось, что был тот пир в вечер перед заседанием собора, так что крики эти сами собой продлились и на день следующий. Оно и ладно!

Другое неладно вышло. Опять же по моему недосмотру, но не мог я, закрутившись в делах, за всем уследить! Я уж рассказывал вам, что по старому обычаю великие князья и цари русские при венчании брали себе новое имя. В нашем роду таких имен было три: Иван, Василий и Димитрий. Величественные, ратоборные Иван с Димитрием блаженному Федору никак не подходили, оставался Василий. Это я и уточнил у князя Мстиславского, когда мы встали во главе процессии, направляющейся к храму Успения в день венчания.

— Если бы, — тихо воскликнул Мстиславский.

— Неужели Иван? — ужаснулся я.

— Хуже, — ответил Мстиславский, — Федор. Уж как мы с митрополитом вместе уламывали, ни в какую, уперся, и все.

«Это верно, упрям, — подумал я и добавил: — Как все люди недалекие».

— Уж и к Арине подкатывались, — продолжал шепотом Мстиславский, — та знай талдычит: что же мне теперь, Федю моего по-другому величать? Не хочу!.. Дура баба! — произнес он в голос, не сдержавшись от раздражения, и тут же принялся испуганно осматриваться вокруг.

— Баба, она и есть баба, никакого государственного мышления, — поддержал я его и добавил сокрушенно: — Нехорошо получилось!

— А что сейчас хорошо? — зашептал Мстиславский. — Ты вокруг посмотри. Одни Годуновы, Сабуровы, Вельяминовы. Совсем нас, древних князей удельных, отодвинули.

«Тебя отодвинешь!» — усмехнулся я про себя, не ведая, в сколь скором времени жизнь покажет мне мою неправоту.

Само венчание Федора на царство было самым торжественным из всех, мною виденных. Ничего удивительного — чем слабее власть, тем богаче и пышнее церемонии. Даже природа этому потворствовала. Был последний день мая, и вся Москва принарядилась зеленью и цветами. Ночью случилась гроза с сильным ветром и проливным дождем, мы уже крестились боязливо, суеверно видя в сей буре предвестие царствия несчастливого, но утром небо очистилось, выглянуло яркое солнце, и Москва, омытая дождем, засияла во всей красе. Тогда увидели мы истинный смысл предзнаменования: закончились года бурные, грозовые, темные, наступает царствие тихое и светлое. Увидели и возвеселились сердцем.