Царь Борис, прозваньем Годунов

Вспомнил, наверно, в эту минуту Никита Романович времена давние, когда у постели больного брата моего приводили к присяге бояр непокорных. Удача тогда ему широко улыбалась, теперь же спиной повернулась. Так всегда в жизни бывает! Нечего сетовать — смирись! Он и смирился. Только Вельский все никак не мог успокоиться.

— Значит, сгодились все же стрельцы мои! — с некоторой обидой воскликнул он.

— Стрельцы никогда не помешают, — назидательно заметил Мстиславский.

— Если они приказам боярским подчиняются, — добавил Иван Петрович Шуйский.

— Я уж приказал, — спокойно сказал Борис Годунов.

На этот раз никаких возражений не последовало, наоборот, бояре одобрительно закивали головами и без споров обычных стали выстраиваться в очередь.

Торжественный обряд принесения присяги был несколько смазан все усиливающимся шумом, доносившимся из-за стены Кремлевской. Два раза раздавался дружный залп пищалей, от этого шум не шел на убыль, а дополнялся воплями и стонами раненых. Пришли от царицы новой с вопросом, что происходит. «Все в порядке. Чернь бунтует», — бодро ответил Мстиславский.

Наконец, дошли руки и до бунта. С этим надо было кончать как можно быстрее, подошло время обеда, и у всех бояр подводило животы. Я даже пожалел, что отказался от завтрака, вполне успел бы и не упустил ничего важного.

К народу послали думного дворянина Михашгу Безнина да дьяка Андрея Щелкалова, чтобы объявили они о великой радости избрания нового царя и повернули недовольство на ликование. Вернувшись, они доложили, что народ ликовать не желает, требует бояр и головы Вельского.

— Бояр — без головы? — уточнил Мстиславский.

— Бояр без головы, — подтвердил Щелкалов, — но дюже злы, всякое может случиться.

— Велика ли шайка бунтовщиков? — спросил Иван Петрович Шуйский.

— Да не то чтобы очень, — пожал плечами Щелкалов, — тысяч двадцать.

Новоизбранные опекуны отошли в сторонку и о чем-то тихо переговорили. Потом Мстиславский выступил вперед и вынес их приговор.

— Негоже идти на поводу у черни бунтующей, — сказал он, — сотоварища своего мы им не выдадим. Но и многие вины его, за сегодняшний день выяснившиеся, нельзя оставлять без наказания. Предлагаем отправить боярина Вельского наместником в Нижний Новгород.

Бояре одобрительно зашумели.

— Впрочем, Богдан Яковлевич, если желаешь, то можешь и на площадь, — сделал широкий жест Мстиславский, довольный, что дело так легко сладилось.

— Спасибо, я уж лучше в Нижний, — ответил Вельский с легким поклоном и тут же добавил мстительно: — На площадь тебе идти надобно, князь Иван Федорович, ты у нас главный боярин.

Бояре и тут одобрительно зашумели, въяве демонстрируя благотворность присяги для всеобщего единомыслия. Добровольцев составить компанию Мстиславскому не наблюдалось, князь Иван Петрович Шуйский, храбрый перед лицом дружин вражеских, теперь стоял спиной, что-то горячо обсуждая со своим многолюдным кланом, Борису Годунову потребовалось срочно отдать какие-то распоряжения, и он поспешно исчез. Мстиславский с тоской огляделся вокруг.

— Ты, Никита Романович, помнится, в город спешил, так пойдем! — сказал он, наконец. — И… — тут он в который раз обвел взглядом бояр.

— Князь Юрий! Князь Юрий! — закричали бояре, вновь сплотившись.

Я с достоинством поклонился, благодаря бояр за честь оказанную. С тем же достоинством проследовал я и на место Лобное. Хотя и не легко мне это было. С одной стороны, я был огорчен увиденным. Чернь московская была щедро разбавлена ратниками с оружием и буйными сынами боярскими. Огромная пушка, стоявшая на площади, была развернута и алчно смотрела на ворота Фроловские, тут же лежал и припас огненный для ее утробы ненасытной. У самого места Лобного лежали вкруг десятка два мужиков, убитых меткими выстрелами стрельцов со стен, их кровь вопияла. Сотня раненых, лежавших и сидевших рядом, делала то же более привычным образом. С другой стороны, я был польщен оказанным нам приемом, особенно громко выкрикивались наши с Никитой Романовичем имена. Но мое много искренней. Я не искал дешевой славы, не заискивал перед толпой, тем более не подкупал чернь, как некоторые, на кого я не хочу показывать пальцем, хоть и шел он слева от меня, но любовь народную не купишь, сердце народное не обманешь! Я незаметно смахнул слезу.