Царь Борис, прозваньем Годунов

О, сколь несчастна судьба малых стран, зажатых между великими империями! Верные дедовским принципам добрососедства, русские и турки оставляли между империями своими прокладки, чтобы не вступать в непосредственное соприкосновение, чтобы никакие мелкие пограничные ссоры не омрачали дружбы вечной. Ничейные земли были лишь полем для лихих набегов с обеих сторон, отчего земли эти быстро приходили в разорение и запустение. Некогда единая Иверия распалась на несколько княжеств, которые платили дань своим могущественным соседям. Турки и мятежные персы были ближе, им и доставалась по справедливости большая часть. Вероятно, мы и дальше смотрели бы сквозь пальцы на то, что происходит у нашей южной границы, если бы не угнетение христианства, этого мы не могли потерпеть! Принесли послы царя Александра грамоту в Москву: «Настали времена ужасные для христианства, предвиденные многими боговдохновенными мужами. Мы, единоверные братья русских, стенаем от злочестивых. Един ты, Венценосец Православия, можешь спасти нашу жизнь и душу. Бью тебе челом от лица земли со всем народом: да будем твои вовеки веков!»

Разве мог царь благочестивый оставить без ответа вопль души брата по вере? Так держава Русская перевалила через хребет Кавказский, включив заодно в себя несколько княжеств соседних, и стал с того времени Федор писаться в титуле Государем земли Иверской, Грузинских царей и Кабардинской земли, Черкасских и Горских князей.

Опомнилась и мятежная Персия, о существовании которой не позволяли нам забыть лишь послы персидские. Зачастили послы в обе стороны, восстанавливая мир и согласие между странами нашими. Шах персидский являл щедрость невиданную, отдавая нам в вечное пользование Баку с Дербентом и надбавив к ним потом Таврис и всю землю Ширванскую. Это ничего, что пока эти земли под управлением турок находятся, с турками мы как-нибудь договоримся, главное, что слово сказано, эти земли нашими будут рано или поздно. И без всяких войн!

То, что счастье способствовало царю Федору на Юге и на Востоке, меня не шибко удивляло, там если и бывали какие неприятности для державы нашей, то только от нашего собственного небрежения. А вот в делах западных я прямо вижу вмешательство провидения. Король Баторий продолжал злобиться, все не мог успокоиться после псковской неудачи. Дошел до дел богомерзких, ограбил послов наших, что везли деньги в Грецию на помин души Ивана-царевича, не удовольствовавшись этими святыми деньгами, зажилил выкуп за пленных наших, которые Федор передал ему без торга, отпустив немногих простых ратников, удержал у себя знатнейших, надеясь получить за них новый выкуп с их семейств. В смерти царя Симеона, подписавшего мир с Польшей, Баторий узрел повод к началу новой войны, и паны с трудом сдерживали его, отказывая на сейме в деньгах и людях. Но Баторий не оставлял усилий, весьма ободренный схваткой бояр у престола русского, отголоски которой долетали и до Польши. Вновь занимал Баторий деньги у всех подряд, дошел до папы римского, прося у него полтора миллиона золотых на войну и обещая взамен распространить веру латинскую до самой Москвы. Получил двадцать пять тысяч. Но Батория это не остановило, его ничто не могло остановить, он уже и рать собрал для похода на Москву, но Господь не допустил ненужного кровопролития. Развеялись тучи смуты боярской, выглянул солнечный лик царя благочестивого — и Баторий в одночасье скончался.

Кривитесь, скептики неверующие, а того не помните, что в то же самое время и второй такой же случай был. Шведский наместник в Эстляндии, заносчивый Делагарди, возомнил, подобно Баторию, что с восшествием на престол русский кроткого царя на него и управы не найдется, стал выдвигать какие-то требования, чем преисполнил чашу терпения Господа, и тот накрыл его водами реки Наровы.

Так, без единой капли крови установился мир и на западных наших границах.

* * *

Вы, быть может, удивляетесь, с чего это я вдруг стал так Федора превозносить, хотя раньше отзывался о нем без всякого уважения, и даже более того. Так ведь раньше я его всегда вольно и невольно с Иваном сравнивал, а там, как вы понимаете, и сравнивать-то нечего. Опять же говорил я тогда о Федоре как о возможном наследнике, наследник он был, признаем, никакой. Но наследник и государь — вещи совершенно разные. Наследника мы оцениваем по тому, что он может совершить в будущем, государя же судим по делам его. Сколь часто блестящий юноша, наделенный всеми дарованиями и добродетелями, превращается в никудышного правителя, истинное наказание для державы и народа! Примеры приводить не буду, скоро все сами увидите. Но ведь бывает и наоборот! Я не превозношу Федора, я просто подавляю в себе все личное и стараюсь оценивать его объективно, по делам его. Я вижу, что почиет на нем Благодать Божия, что держава при нем благоденствует, и я склоняюсь перед ним в поклоне и восклицаю вместе со всеми: «Царю Феодору Иоанновичу — многая лета!»