Царь Аттолии (ЛП)

Сумерки сгущались, когда Костис пересек большой двор позади публичных помещений дворца. Костис подавил зевок, удивляясь, каким усталым он чувствует себя после дня ничегонеделания. В глубине двора он поднялся на галерею, которая соединяла парадные залы со сложным лабиринтом зданий, в которых располагались жилые покои придворных. С восточной стороны находился проход, ведущий в обход парадных залов к террасе. С террасы по нескольким крутым лестницам можно было спуститься вниз к казармам и дворам царской гвардии.

Усталый и вспотевший, он перешагнул через несколько расколотых кусков черепицы, вероятно, сорвавшихся с крыши над террасой. Когда за его спиной раздался резкий треск, он проворно прыгнул вперед, чтобы увернуться от новой порции черепицы, летевшей на него сверху. Он осмотрел беспорядок на террасе, с тоской подумал о послеобеденном сне, и пошел в хозяйственное управление сообщить о неполадках секретарю.

* * *

Проснувшись поздно вечером и чувствуя себя ужасно голодным, он направился в столовую. Гвардеец, сидевший сегодня утром по левую руку от него, махнул, приглашая присоединиться. Он так и сделал, сначала налив себе кружку вина.

Сидевший рядом Домисидон поднял голову и объявил:

— К нам пожаловала царская болонка.

Охранник рядом с Костисом рассмеялся, но потом остановился.

— Прости, Костис, это не твоя вина. Ты знаешь, что с тобой будет дальше?

Костис задумался.

— Понятия не имею. Мне до чертиков надоело быть фальшивым лейтенантом. Я думаю, они могут отправить меня в какой-нибудь пограничный форт, может быть, даже в Прокер на севере. Всякое может случиться.

— Но ведь ты спас жизнь царя…

— Не совсем, — признался Костис. — Вообще-то, он справился без меня.

— Конечно. Я забыл.

Он хлопнул Костиса по плечу и добродушно подтолкнул локтем. Но за этим добродушием крылось нечто иное, сочувствие, может быть. Костису не хотелось спрашивать напрямую, тем более не хотелось становиться объектом всеобщей жалости. Он боялся, что ответ ему не понравится. Костис извинился и пошел искать Аристогетона.

Глава 13

Среди ночи Релиус опять проснулся, охваченный внезапным ужасом. В лазарете было темно, свет мерцающей у его постели свечи не достигал потолка, в душном воздухе сгустилась тишина. Он сжался от страха под тонким одеялом и должен был изо всех сил зажмурить глаза, чтобы побороть желание соскочить с постели и броситься прочь в поисках спасения. Но за стенами лазарета не было спасения для него. Никакой надежды на спасение. Неведомое чувство, неподвластное разуму, дало понять Релиусу, что он здесь не один.

— Это час собаки, — тихо сказал царь.

Релиус ахнул, распахнул глаза и увидел Евгенидиса, сидящего на табурете в ногах кровати. Пока он смотрел, царь встал, зацепил табурет ногой и подвинул ближе к изголовью.

Казалось, его замечание не имеет никакого значения, но это было не так. Час собаки — самое плохое время для тех, кого преследуют кошмары. Царь должен был знать это по собственному опыту.

Релиус приподнял голову. Царь бросил выразительный взгляд на молчаливую группу теней возле двери. Потом он повернулся, чтобы посмотреть на Релиуса с горькой усмешкой, которая, однако, быстро сменилась выражением удивительного спокойствия. Он неподвижно сидел около кровати, в то время как Релиус напряжением всех душевных сил пытался успокоить свое дыхание и расслабить мышцы тела. Темнота вокруг них становилась все менее и менее пугающей.

— Почему вы меня спасли, Ваше Величество? — слабо проговорил Релиус.

— Ты думаешь, я сделал ошибку?

Релиус открыл рот, потом закрыл его.

— Понимаю. Ты хочешь сказать и да и нет одновременно, — догадался царь.

— У меня возникли проблемы, отделяющие мои личные интересы от интересов государства, — признался Релиус с интонацией, одновременно виноватой и педантичной.

— Ты говоришь прямо как халдей Суниса. У него такая проблема возникла почти сразу после нашего знакомства.

— Вы берете на себя слишком большой риск, — продолжал занудствовать Релиус, — И вы ничего не выигрываете от моего помилования.

— Самый большой риск несет царица. И этот риск заключается в твоей смерти, а не в прощении.

Релиус ломал голову над этим заявлением, но царь решил пояснить свои слова.

— Ты не понимаешь, что я имею в виду. Она так сильна, что все вы верите, будто эта сила не имеет пределов. Вы с Телеусом являетесь одними из немногих людей, к которым она до сих пор способна испытывать чувство любви и уважения, и при этом вы дружно заявляете, что она должна подвергнуть вас пыткам и казнить. О чем вы вообще думаете?

— Если она будет прощать предателей из одной любви, то когда-нибудь обязательно найдется человек, которого она любит, и который предаст ее, а заодно и всю Аттолию. Царица должна идти на жертвы ради всеобщего блага, — убежденно заявил Релиус.

— А что, если она жертвует своим сердцем? Будет отрезать его по частям, пока ничего не останется? Какая вам польза от бессердечного правителя? И что тогда станет с общим благом?

— Царица не может стать бессердечной.