Царь Алексей Михайлович

Вместе с тем существовали области, где строгие нормы соблюдались неукоснительно. В первую очередь это касалось церемонии принятия послов иностранных стран. «Царский протокол» здесь начал складываться еще в «доцарский период», в конце XV века, при Великом князе Московском Иоанне III (1440–1505, Великий князь с 1462 года), которого называли и «грозным» и «великим». С тех пор церемониал совершенствовался, но по существу оставался неизменным. Вот как выглядела аудиенция Царя, данная датскому посольству в конце марта 1659 года, в описании очевидца — секретаря посольства.

«Доехав до дворца, мы остановились у крыльца, которое ведет в палату, где была назначена аудиенция, и господин посланник вошел в сени, где кругом сидело очень много людей в золотых кафтанах и высоких горлатных шапках [322], они при его входе встали. Затем из приемной палаты вышли для встречи от имени Его Царского Величества — стольник Василий Богданович Волконский [323]и дьяк Павел Гаврилович Симанский, оба в великолепном платье. Они произнесли титул Великого князя, объявили господину посланнику, что Великий Государь его уже ожидает, и повели его в приемную палату, которая оказалась довольно мрачной и скромной, так как украшением ее служили лишь красивые ковры, которыми были увешаны стены и покрыты пол и подоконники».

В этом фрагменте весьма примечательно, что датский гость не называет Алексея Михайловича царским титулом, а величает только «великим князем». Чуть позже он назовет повелителя России как полагается. Самая фактурно интересная часть данного повествования — описание самого приема.

«Около дверей, по правую руку, сидело 18 бояр в парадной одежде, кроме того, стояло в палате 50 или 60 человек в золоченых кафтанах из великокняжеской казны, все с непокрытыми головами. Сам Великий князь восседал по правую сторону палаты на высоком серебряном троне, наверху которого был изображен двуглавый орел. На голове у Царя была шапка из серебряной ткани, отороченная собольей каемкой шириной в три пальца и увенчанная маленькой коронкой. Верхняя одежда его была тоже из серебряной ткани, в руках же он держал серебряный жезл. Впереди Царя, по двое с каждой стороны, стояли молодые люди, наряженные в очень красивые одежды, с шапками на голове, державшие в руках топорики с широким лезвием, откинутые на плечо.

По правую руку стоял его тесть Илья Данилович Милославский, а по левую — Борис Иванович Морозов, женатый на сестре Царицы».

Невзирая на общественную нелюбовь обоих царских родственников, Алексей Михайлович строго соблюдал пиетет перед старшими и, по крайней мере, в церемониальном случае позволял и Милославскому и Морозову занимать видные позиции. Весьма характерные придворные протокольные детали обозначены в следующем фрагменте описания.

«Когда по предложению думного дьяка [324]господин посланник обратился к Царю с речью от имени нашего всемилостивейшего Короля и Государя [325]и передал прямо в царские руки свои верительные грамоты, думный дьяк от имени Великого князя ответил ему, что по повелению Великого Государя (затем следовал его титул) грамоты Его Величества Короля Дании и Норвегии будут распечатаны… Посланнику были заданы вопросы о здоровье Его Величества Короля Дании, о его собственном здоровье и о том, благополучно ли он ехал, на что господин посланник давал подобающие ответы, присовокупив к этому просьбу о секретной аудиенции.

После этого было объявлено, что Великий Государь и Царь жалует господина посланника вечером того же дня кушаньями от своего стола, а теперь допускает его к своей руке. Когда господин посланник исполнил этот обряд, были удостоены этой же милости секретарь, толмач и гофмейстер, которые, последовав приглашению, целовали мягкую и пухлую руку» [326].

Царь, как христианин, принадлежал к числу провиденцианалистов. Он знал, никогда в том не сомневался, что жизнь — дар Божий, что жизненными путями людей, народов ведает Всевышний, и если иметь чистое сердце и уповать на Его милость, то все преграды преодолимы и никакие превратности не страшны.

Своему верному слуге и другу Артамону Сергеевичу Матвееву [327]Царь писал в 1655 году: «не страшно спотыкаться, страшно споткнувшись, не подняться». И далее присовокупил: «И в том не осуди, что пишу не чист от греха, потому что множество имею его в себе, а потому мне возбраняет совесть писать, что чист от греха; ох, люто так говорить человеку, особенно мне, что чист от греха» [328].

В письме же князю и окольничему И.И. Лобанову-Ростовскому напоминал, что без Бога, «без Его святой воли, ничто доброе не содевается и не утверждается и злое без Его же святого попущения не седевается» [329].

Царь не сомневался, что кому многое дано на земле, с того и спрос будет особый на суде Всевышнего. Нельзя кичиться и гордиться происхождением, родовым статусом, служебным положением или богатством. Главное в жизни человеческой — добрые дела. Ведь без них жизнь мертва, а все услады и прибытки — только суета и тлен.