Царь Алексей Михайлович

Теперь он оказался обычным монахом-простецом, обязанным «пребывать до кончины жизни» в дальней северной обители — Ферапонтовом монастыре [315], куда он и был доставлен под охраной 21 декабря 1666 года. Здесь для Никона установили строгое содержание, лишили права писать и кого-либо принимать. И все же режим его содержания был более щадящим, чем тот, который он когда-то вводил для своих противников — приверженцев старой веры. Тех содержали в земляных ямах-тюрьмах, морили голодом.

Царская милость к Никону, несмотря на его грубые выходки, не исчезла. Алексей Михайлович не держал зла на бывшего своего друга и крестного отца своих детей. Никон жил в тепле, имел вполне сносное пропитание, его не лишили книг. Вскоре, по царской воле, ему были предоставлены невиданные преимущества. Он получал царские дары, и известно, что в день Пасхи 1668 года угощал царским вином всю братию.

Он получил от Царя позволение иметь свою отдельную церковь в монастыре, для которой ему было прислано богато украшенное Евангелие напрестольное, серебряный потир и дискос, несколько пар церковных облачений и церковная утварь. По царскому указу для него был построен отдельный келейный корпус с 25 жилыми покоями. Никон занял в Ферапонтовом монастыре властительские позиции: сам игумен, братия и стрельцы, присланные для его стражи, были ему покорны.

Невзирая на соборное решение, Никон продолжал себя называть «патриархом»; его так величали на ектеньях иеромонахи из Ново-иерусалимского монастыря, прибывшие в Ферапонтов для служения под его началам. Он при каждом удобном случае говорил, что скоро его «изымут» из монастыря и вернут в Москву.

Но это еще не все. На прилегающем к монастырю озере Никон заставил насыпать остров, на котором поставил каменный крест со скандальной надписью: «Никон, Божией милостью Патриарх, поставил сей крест Господень, будучи в заточении за слово Божие и за святую Церковь, на Белоозере в Ферапонтове монастыре в тюрьме». Апологет Никона с восторгом пишет, что «подобные надписи были сделаны на всех келейных столовых сосудах Никона» [316]. Невольно возникает вопрос: чем тут восторгаться и чему же умиляться? Ведь не самомнению же, не торжеству же человеческой гордыни!

Царь знал о всех скандальных выходцах «заключенного»; донесения из Ферапонтова монастыря он получал регулярно. В силу своего добросердечия он закрывал на них глаза. Однако имелось много других лиц, которые возмущались и негодовали; новый Патриарх (1667–1672) Иоасаф и особенно Патриарх (1674–1690) Иоаким воспринимали Никона как личного врага; он ведь не признавал их «законными» Первоиерархами. Влиятельные силы предлагали отправить Никона в более строгие условия в Кирилло-Белозерский монастырь, однако Царь сказал «нет».

Царская чаша терпения переполнилась, когда ему стало известно, что весной 1668 года к патриарху-расстриге под видом монахов приходили «воры донские казаки» и предлагали восставить его на патриаршестве. Это уже было очень серьезно, так как касалось безопасности всей державы.

В 1667 году на Дону началось противоправительственное движение под началом казака Степана Разина (1630–1671). Казачья ватага числом до тысячи человек с весны 1668 года «чинила бесчинства»: грабила, насиловала и убивала на Юге России — на Дону и в низовьях Волги. Связь с ними Никона могла стать особо опасной.

В Ферапонтов прибыли царские уполномоченные; было проведено дознание и факт прибытия трех лиц, звавших Никона на Дон, был установлен. Режим немедленно был ужесточен, Никону запретили выходить из кельи и кого-либо принимать. Всех почитателей мятежного Патриарха выгнали и разослали по разным местам. Теперь же властолюбивый человек оказался по-настоящему в тюрьме.

Никон быстро начал стареть; слабость и старческие недуги одолевали. Он надеялся на милосердие Царя, и в конце декабря 1671 года написал Алексею Михайловичу письмо, в котором всю вину за уход от церковного правления брал на себя, признавал, что умышленно «досаждал» Царю и просил прощения «Господа ради» и «ради Христова Рождества».

О своем положении сообщал: «Теперь я болен и бос. Руки больны, левая не подымается, на глазах бельма от чала и дыма, из зубов кровь идет смердящая… Ноги пухнут. Приставы ничего ни продать, ни купить не дают. Никто ко мне не ходит и милостыни просить не у кого» [317].

Уже в январе 1672 года в Ферапонтов монастырь прибыл царский посланник Илларион Лопухин, который привез ответ Государя. Царь сообщал, что он не сердится и «во всем примирения с любовью желает и сам прощения просит». Никону были сделаны послабления, присылались лекарства из Москвы и щедрые царские дары.