Царь

Услышав столь несуразную просьбу, высказанную однако тоном владыки вселенной, Иоанн только руки потирает, хитро прищуривает понимающие глаза и улыбается своей бесподобной улыбкой: таки проболтался, дурак, прах ему всего света богатство, вера Магометова ему дороже всего, священной войны захотел, да и съехал на подарок в две тысячи, нищеброд, татарин как есть. Он обряжается чуть не в рядно, повелевает ближним боярам облачиться чуть не в лохмотья и в этаком скоморошьем впечатляющем виде принимает гонца. На лице, должно быть, изображает крайний испуг, двусмысленно говорит:

— Брат наш, Девлет-Гирей царь, на то не надеялся бы, что воевал нашу землю. Сабля сечёт временем, а если станет часто сечь, то притупеет, а иногда и остриё у неё изломается. Просит он у нас Казани и Астрахани, но без послов и без договора как такому великому делу статься? А что писал нам о великих запросах, то нам для чего ему запроса давать? Землю нашу он выевовал, и земля наша от его войны стала пуста, и ни с кого ничего взять нельзя.

Вдоволь накуражившись над ханским гонцом, он не отказывает себе в удовольствии покуражиться и над ханом, угадав по его нищенски-хамским запросам, что в ближайшие месяцы орда в набег не пойдёт, отвечает ему как будто смиренно, но издевательски:

«Ты в своей грамоте писал к нам, что в твоих лазах казны и богатства уподобились праху, и нам вопреки твоей грамоте как можно посылать такие великие запросы? Что у нас случилось двести рублей, то мы и послали к тебе...»

А не поднимется нынче в набег, так можно взять назад и своё обещание, данное под тяжким давлением обстоятельств, и он наставляет Нагого, чтобы внушил хану и его сыновьям, тем, кому уже сделано обрезание, что если оставят помыслы о Казани и Астрахани, так станут получать Мегмет-Гиреевы поминки или те поминки, какие регулярно присылает за Перекопь польский король и литовский великий князь, на выбор, как захотят, а почнут торговаться, так обещать ненасытным татарам и Мегмет-Гиреевы, и королевские поминки вместе, должно быть, уже с облегчением думая про себя, что если в болтовне о поминках бесценное время протянется до зимы, так можно будет и ничего не давать.

Не тут-то было, время и обстоятельства не дают ему свободно вздохнуть. Не успевает он кое-как оттянуть новый татарский набег, как доставляются мрачные вести из Швеции. Европейские короли умудрились-таки договориться между собой, что с ними приключается до крайности редко, если только речь не идёт о Москве. По договору, сотворённому в Штеттине, Дания и Швеция прекращают войну, Дания допускает шведские торговые корабли проходить через Зунд, а Швеция обязуется не препятствовать датской торговле с Москвой через русскую Нарву, а германский император берёт на себя обязательство выкупить у Швеции все её ливонские земли и тем оборонить Швецию всё от той же несносной Москвы, точно это Москва нападает на Швецию и Москва забрала у Швеции ливонские города.

Конечно, боеспособность шведского войска пока что очень и очень невелика, однако Юхан получает возможность провести широко задуманные им преобразования войска, которыми закладываются основания предстоящего военного могущества Швеции, что сначала приведёт её к блестящим победам в Тридцатилетней войне, потом под Полтаву и будет сломлено только полтора века спустя. Позорное отступление приблудного Магнуса от Ревеля-Колывани внушает Юхану кружащую голову мысль, будто московский царь и великий князь не так силён, как об том говорят, сам он ещё не имеет силы напасть на московские гарнизоны в Ливонии, но уже настроен чрезвычайно враждебно и начинает с того, что берёт под стражу двуличного Янса, своего же гонца, который благополучно доставил в Стокгольм опасные грамоты для большого посольства с предложением вечного мира. За пазухой двуличного Янса обнаруживают тайные письмена, адресованные заточенному Эрику. Ознакомившись с доверительным посланием Иоанна, Юхан становится его смертельным врагом. В довершение этой беды польский король и литовский великий князь, возмущённый мирным соглашением между Данией и Швецией, которое ведёт к увеличению торгового оборота бессильно ненавидимой Нарвы, нанимает охочих до грабежей и убийств немецких и французских пиратов в помощь трусоватым польским пиратам, исправно и грабящим, и убивающим, но как-то без большого эффекта, не до истребления последнего корабля, идущего к русским с товарами, и нанятые морские разбойники принимаются поистине с европейским размахом перехватывать, чистить до нитки и пускать на дно ганзейские, датские, английские корабли, идущие в русскую Нарву с грузами для Московского царства.