Царь

Иоанн чувствует, всё острей с каждым днём, что он бессилен перед хаосом неповиновения и грабежа и что он обязан, он должен хоть что-нибудь предпринять, чтобы установить порядок и в войске, и в царстве. Он отправляет в Великий Новгород повеление собрать по монастырям все льготные грамоты и доставить в Александрову слободу. Его люди исполняют повеление в течение двух дней с видимым удовольствием, захватывая вместе с грамотами все бумаги, какие попадаются под руку. В Александровой слободе проверяют внимательно, насколько нынешние земельные владения монастырей соответствуют грамотам, проверенным, подписанным и возвращённым ещё при Адашеве. За истекшие двадцать лет был принят новый «Судебник», со скрипом, но всё-таки принимал Стоглавый собор, Боярская дума утвердила земельное «Уложение», следовательно, в течение двадцати лет трижды князьям и боярам запрещалось продавать или закладывать свои вотчины в монастыри, а монастырям запрещалось покупать или принимать вклады вотчинами. Проверив же, в Александровой слободе устанавливают, что всех этих решений и уложений словно бы не было, земельные владения продолжают продавать и вкладывать по душе и продолжают земельные владения покупать и принимать, при попустительстве или прямом соучастии всех этих вяземских и басмановых, висковатых и фуниковых, чем наносится громадный ущерб и царской казне, и московскому войску, как земскому, так и опричному, поскольку неудержимо сокращаются земли, которые даются служилым людям за службу, стало быть, сокращается и число служилых людей, ухудшается вооружение и боевая готовность обязанных являться по первому зову конными, людными и оружными.

С этим безобразием, с этим беззаконием ещё можно бы было мириться, если бы монастыри использовали эти земли по назначению, если бы растили хлеб и кормили людей, спасали от голода, поразившего Московское царство. Так ведь и этого нет. Во всех обжитых волостях и уездах Московского царства давно уже мало людей, желающих сидеть на этой истощённой и без того скудной, мало родящей земле, а если и соглашаются, то на один двор землепашца засевается не более двух десятин, чаще полторы десятины, одна десятина, а исхитрившийся русский мудрец поднимает только полдесятины, поскольку за аренду земли платят пятую или четвёртую часть или треть урожая, с какой же стати он станет пупок надрывать, ему выгодней свинок да коровок пасти, со свинок-то и коровок не берётся арендная плата. Главное, русские землепашцы, звероловы и рыбари свободны как ветер, тогда как в Европе они давным-давно закрепощены и не смеют сдвинуться с места. Русские землепашцы, звероловы и рыбари арендуют пашни, угодья и рыбные ловли, на право аренды составляется равноправный, законом установленный договор с князем, с боярином, с монастырём, служилым человеком или с самим государем. Стоит выполнить эти условия к Юрьеву дню, землепашец, зверолов или рыбарь имеет право уйти куда ему вздумается, на худой конец может просто сбежать, на этаких просторах всё одно не найдут, в особенности в северных дебрях, на Волге и за Окой, да и кто их станет искать, а привычки на одном месте сидеть у русского человека пока не имеется, так что более пяти лет на одном месте он не сидит. В итоге во всей обжитой полосе пашня обращается в перелог, перелог обращается в пустошь, на пустошах вырастают кусты, за кустами поднимается лес. В крупных владениях на одну десятину паханой пашни приходится до шести десятин перелога, в поместьях до двадцати, порой и до тридцати, в монастырях до четырнадцати, а на землях архиепископа порой переваливает за пятьдесят, пустеет земля.

Кажется, чего проще, закрепости царь и великий князь этих бродяг по европейскому образцу, прикрепи их к земле так, чтобы и пикнуть не смели, этого жаждут, от него этого ждут не дождутся и князья, и бояре, и служилые люди, и смиренные иноки, в ножки падут царю и великому князю, хоть с этой стороны мир и порядок установится на грешной Русской земле. У Иоанна предостало бы твёрдости воли, чтобы учредить этот новый порядок, однако государственный расчёт ему говорит, что этого делать нельзя. Ну, закрепостит он бродячую Русь, привяжет к земле в Ярославле, в Суздале, в Костроме, в Ростове Великом, а кто сядет на Волге и за Окой, кто пойдёт в стрельцы и казаки, кто сядет на стражу в порубежные крепости, кто станет дозором в степи? У Московского царства неприятель и с севера, и с запада, и с юга, вот в чём наша, русская, вековечная боль.