Ц-7

– Вы так думаете? – усмехнулся Котов. – А вот я завидую вам, Миша. Прежде всего, решимости! Целеустремленности! Ведь никто не мешал мне уберечь Ленина от пули в восемнадцатом! А Кирова почему бы не спасти? Или поведать Сталину о предателях, вроде Тухачевского или Павлова! Власова? Хрущева? Но нет, я выбрал девизом своей долгой и пустой жизни затхлую мещанскую мудрость… «Моя хата с краю, ничего не знаю!» А ведь знал, всё знал… Способности предиктора прорезались у меня за год до Цусимской битвы, но даже Николашке я ничем не помог! Жил для себя. Так и говорил: «Ага, буду я еще, как Данко-дурачок, миокардом своим светить, чтобы толпа в грязь его втоптала! Перебьются!» Да-а… Шесть жен схоронил… А вот, когда прижало меня, когда стало «мучительно больно за бесцельно прожитые годы», тут-то я и взвыл! А поздно… Миша… – голос старика задребезжал. – Никогда не сомневайтесь в своем даре! И не променяйте бесконечный мир на убогую жилплощадь! Боритесь, даже сражайтесь, ищите друзей и сживайте со свету врагов, страдайте и наслаждайтесь! Пусть прольются слезы, и зашкалит отчаянье, зато, когда вам перевалит за сотню лет, вы свое яркое, насыщенное житие будет вспоминать с улыбкой гордости и удовольствия! – помолчав, он добавил, кривя губы: – Я не куплю вашу душу, Миша, но побуду, если хотите, наставником, как нынче принято говорить. Я научу вас сёрфить точно и скрытно. Преподам, как растянуть молодость лет до сорока, а активную зрелость – еще лет на семьдесят. Вы будете с одного раза овладевать новыми знаниями – несколько языков или курс психологии вам точно не помешают. Вы возьмете свое тело под полный контроль, и хвори отступят насовсем. Разбудите генную память, узнав, как и чем жили ваши далекие предки, и ощутите великую, нерасторжимую связь со всеми поколениями в роду… Вы согласны, Миша?

Рефлекторно сканируя Игоря Максимовича, я уловил и его страстное желание помочь, и чисто детский страх отказа. Поэтому раздумывал ровно секунду, и вытолкнул:

– Да, я согласен.

Глава 2

Воскресенье, 9 октября. Утро

Псков, улица Профсоюзная

Я бы мог идти и побыстрее, но Рита постоянно вертелась, обозревая достопримечательности. Держа меня за руку, она то останавливалась, задирая голову, то оглядывалась, шагая бочком или вовсе спиной вперед.

– Твое поведение не подобает замужней даме, – у меня получилось очень назидательно. – Последний раз я так Настю в садик водил…

– Зану-уда! – ласково протянула девушка, и вспорхнула на высокий бордюр, прошлась, сгибаясь в талии и ловя баланс. – Держи меня!

– Девчонка совсем! – залучился я, крепко сжимая тонкое запястье.

Рита спрыгнула и мимолетно прижалась, не решаясь целоваться на улице. Чопорно взяла меня под ручку, и зашагала рядом, приноравливаясь к моей походке.

– Я что, взаправду увижу твоего предка? – тихонько спросила она. – Как будто наяву?

– Узришь, – я переплел свои мосластые пальцы с тонкими, изящными пальчиками Риты. Так и просится на язык: «перстами»…

…Игорь Максимович задернул плотные гардины, погружая огромную комнату в сумрак. Недосягаемые потолки расплылись густой тенью, а книжные шкафы предстали хранилищами диковин и тайн.

– Садись, Миша, – Котов с трудом подвинул тяжелое кресло, ставшее от времени бесформенным. – Закрой глаза, успокой дыхание – и отрешись от земного. Помнишь упражнение по собранности?

– Помню, – я уселся, развалясь, и зажмурился. Вдох – выдох. Вдо-ох… Вы-ыдох…

Обычно наставник водил меня тренироваться в метро, заставлял сосредотачиваться в толчее, отстраиваясь от мельканья лиц, от воя отъезжающих вагонов. «Тяжело!» – как Гюльчатай говорит…

«Концентрации в заброшенной церкви или в темном подвале достичь просто, и без особых затей, – посмеивался Котов. – А ты попробуй отсечь все звуки, все краски в толпе! Погрузись в себя на людной улице! И это еще не высший пилотаж…»

– Очень хорошо, Миша, – просочился в мозг голос извне. – Теперь надо расщепить сознание и подсознание – и вскрыть «память поколений». Начали!

Окружающее заплыло тьмой – я «спускался» в отделившееся подсознательное. Первые опыты по опущению к корням разума срывались из-за панических атак – было страшно остаться навсегда по ту сторону сознания. Уж лучше посох и сума, это точно…

Но ничего, постепенно приспособился – как бы укачивал себя, засыпая, а во сне подсознание рядом, оно причудливо сплетается с явью, и надо всего лишь проснуться, чтобы выйти из подвалов своего «Я».

Уловить куски зрительных образов, заключенных в генной памяти, мне удалось уже в самом первом опыте. Смутные, они мелькали передо мной скринами давней жизни, тут же теряясь в черноте забвения.

Но вот я удержал маховой промельк – и будто нарезанные кадры склеились в киноленту.

Приглушенный свет сочился сквозь мутные стеклышки, вделанные в свинцовые рамы, выделяя расписные своды и толстые витые колонны.