Ц 7 (СИ)

«Моя прелесть» увела подружку на кухню, воркуя что-то бесхитростное и утешительное, а Сосне я послал знак: всё норм!

Женька хмуро, задевая плечом косяк, протиснулся в гостиную, и мы со Светланой усадили его на диван. Раненую ногу осторожно уложили на стул, подстелив подушку.

— И что теперь? — резко спросил Зенков, еле сдерживаясь, чтобы не послать нас обоих. — Чего вы хотите, не пойму!

— Ногу тебе обломать, чтоб не мучался, — забурчал я, водя ладонями поверх гипсовой повязки. — Свет, что скажешь?

Девушка смутилась, боязливо протягивая руки.

— М-м… Сложные переломы плюсневых костей… Разрыв фасцевого сухожилия… Кажется, гемартроз голеностопа — ну, кровоизлияние в сустав… И… И, да, перелом лодыжки. Шрамы зажили, а вот косточки… Не повезло лапе.

Я лишь кивал, как мудрый доктор Айболит юной медичке.

— Плюсна — вот где главная зараза! Сращивание началось, но со смещениями… Так… Ладно. Свет, я за инструментами, а ты пока расскажи Жеке… Ну, сама знаешь!

У близняшки кровь отлила от лица.

— Житие мое…

Женька ничегошеньки не понимал, он растерянно переводил взгляд с меня на Светлану, и обратно, но в его глазах разгоралась сумасшедшая надежда. Я кивнул ему, и вышел. Портновских ножниц и кусачек должно хватить…

Возвращаясь, еще в дверях услышал Светины причитанья:

— Если бы не Мишенька, не знаю, что бы я делала… Женька, ты не представляешь просто, какой это был ужас! Изо дня в день, вечный, постоянный! А самое страшное — знать, что проживешь еще лет пятьдесят — вот так вот, в позе бревна! Пока мама с Машкой были дома, я еще держалась. Мама уходила на работу, Маша — в школу, и я выла!

— Светка! — потрясенно выдохнул Зенков. — А я ничегошеньки не знал… Вот же ж… Маша всё как-то увертывалась — болеет, говорит. А чем, как, что? Вот это ничего себе…

— Миша, по сути, не одну меня спас. Но и маму, и Машу — каково бы им пришлось?

Я решительно вошел, щелкая тяжелыми ножницами.

— Светланка, не преувеличивай только. Кое-что я могу, но рак на четвертой стадии — это приговор, который мне точно не обжаловать. Или вон, как у Светы, — повернулся я к Женьке, — у нее нерв передавлен был, а если б разорван? Тогда всё… Так, товарищ сержант, будем снимать гипс. А то мешает…

— Кромсай! — мужественно кивнул Зенков.

С осторожностью надрезая повязку, я взглядывал на Женьку.

— Только давай так договоримся: о лечении — никому! Мне слава Христова на фиг не нужна. Маша знает, Света знает, Рита… Ты тоже свой…

«Товарищ сержант» натянуто улыбнулся, сильно нервничая.

— Ри-ит! — выглянула Светланка в коридор.

— А-а? — донеслось из кухни.

— Миска нужна! С теплой водичкой. И тряпка!

— Ща-ас!

Вскоре, плотно сжав губы и тараща глаза, на пороге замерла Маша с трясущимся и плещущим тазиком. Светланка быстренько отобрала у сестрички «заказ», и ласково выпроводила. Из коридора послышался долгий всхлип.

— Да я не за себя даже… — скривился Женька. — Черт, думаю, с ним, с училищем этим! Ну, куда мне во взводные — хромому? С палочкой? Так не безногий же! И на гражданке жить можно! Но Маша… Ей до того жалко меня, что… Я ж сюда, к вам ехать не хотел! Да ну, думаю, ковылять тут буду, мешать только! Но Маша упросила…

— И правильно сделала… — пропыхтел я, работая кусачками. — Свет, размочи тряпочкой, а то у него лохматость повышена, все волосы выдерем…

— Да ладно! — бросил Зенков.

— Ногой не шевели!

— Да хоть так, мон шер… До того чешется, а никак!

Мы со Светой бережно сняли гипс и, не сговариваясь, покачали головой — вся нога в багровых шрамах. Покалечило «лапу» изрядно…

Шевелёва осторожно обмыла ступню водой с мылом, не обращая внимания на смущенное сержантское сопенье — и я наложил руки.

— О-ох! — выпучил глаза Жека.

— Не дергайся!

— Печет! Ох… Как будто в ведро с кипятком сунул!

— Потерпишь… Свет… Я уберу боль, а ты вот здесь и здесь надави… Чтобы сошлись краями… Ага… Удерживай!

Минут через пятнадцать мы закончили, и впустили Машу, торжественно вручив ей толстый шерстяной носок — пусть сама о своем Женечке заботится…

— И я буду ходить, как все? — дрогнул голос у Зенкова.

— Строем, — усмехнулся я.

* * *

Легли мы поздно, в половине двенадцатого, но о минутах, отобранных у сна, не жалели. Хорошо посидели! И потанцевали даже, не стыдясь Жеки. Сеанса три ему проведу еще, а потом и одной Светы хватит — долечивать…

— Миш… — донесся Риткин шепот. — Спишь?

— Не-а, — улыбнулся я невольной рифме.

Девушка завозилась, и притиснулась ко мне со спины.

— Ты такой молодец…

— Да ладно тебе… — я развернулся и обнял свое сокровище.

Рита тут же заерзала, устраиваясь поудобнее — положила голову мне на грудь, закинула ногу…

— Ничего не ладно! Представляешь — десантник! Герой! И калека! В девятнадцать лет! У-ужас…

Я кривовато усмехнулся, вспомнив жуткие «свертки» воинов-афганцев, напрочь лишенных и рук, и ног, но пугать девушку не стал. Ее беречь надо, уводя от инфернальности бытия.

— Спи, — шепнул я.

— Сплю… — толкнулось в ответ.