Трущобы Петербурга

— Странно… — повторила хозяйка. — Живет совершенно один, никто к нему не ходит, занимает большую квартиру, прислуги никакой не держит, по ночам работает, и если он там что делает, Бог его знает, днем спит. И рожа-то у него какая-то подозрительная. Уж не попросить ли его выехать, что ли?

— Без причины будто неудобно, — сказал Матвей.

— Причина всегда может найтись. Допустим, что квартира нам самим нужна для чего-нибудь, отдать ему неустойку, и Бог с ним, пускай переезжает. Да не мешает посмотреть, нет ли у него какого-нибудь склада возмутительной пропаганды или чего-нибудь такого противозаконного. На всякий случай, не мешает заявить полиции.

— Слушаюсь.

— Теперь можете идти… Как тебя зовут, Иван, что ли?

— Так точно.

— Скажи твоей жене, пусть зайдет.

— Покорно благодарим.

— Жильца-то надо теперь навестить, он дрыхнет еще, — сказал Матвей, взглянув на часы после того, как они покинули хозяйскую квартиру. — Странно, что живет совсем один и никого к себе не пущает.

— Пожалуй, и нас не пустит, — сказал Иван.

— Нас не пустить не имеет права. А если не пустит, то мы сейчас и в участок заявим, что он за личность такая!

— Но ведь он прописан и личность свою предъявил.

— Эх, брат, не знаешь ты здешнего питерского народа! Шалыган какой-нибудь али там мазурик какой прописывается сразу на нескольких квартирах; в одной он Иван Иваныч, чиновник, в другой Сидор Поликарпов, потому что у него не один пачпорт, а несколько. Вот ты тут и учти. Вот и тридцать шестой номер. Заперто изнутри, значит, спит еще. Теперь половина первого, — взглянув на часы, произнес Матвей и дернул за рукоятку звонка.

За дверями послышался кашель и затем шлепанье туфель.

— Кто там? — послышался грубый голос.

— Это я-с, управляющий!

— Сейчас.

Отворил дверь высокий человек, средних лет, одетый в халат и туфли на босу ногу. Он посмотрел мрачно, несмотря на то что ничего уродливого в его лице не было.

Он посторонился, чтобы дать дорогу пришедшим, и затем затворил дверь, глядя с недоумением на этих двух похожих друг на друга людей. Они пошли в небольшую кухню, в которой топилась плита и на ней кипело что-то в небольшом котелке. У окна был обыкновенный кухонный стол и около него две табуретки, на столе находились чайник и стакан с только что налитым горячим чаем. Тут же лежали намасленная чухонским маслом булка, само масло, свернутое в бумаге, недопитая сороковка и большая рюмка, два яйца и с фунт колбасы.

— Позвольте вам представить нового дворника, — сказал Матвей, кивая головой на брата.

— А… новый дворник, — произнес Ковалев, смотря то на одного, то на другого. — Это интересно!

— Чем интересно, позвольте спросить?

— Такое сходство, черт возьми. Редко бывают такие случаи, чтобы дворник так походил на управляющего.

— Мы родные братья, — сказал Матвей.

— А, братья! Но и родные братья не всегда походят друг на друга… Наверно, и водку пьете совершенно одинаково?

Братья с улыбкой переглянулись между собой.

— Я вас понял! — воскликнул Ковалев, не дожидаясь ответа. — Садитесь и хватим по такому случаю по единой. Что вы смотрите на бутылку, думаете, не хватит, найдется еще! Садитесь, пожалуйста, не церемоньтесь…

Ковалев почти что насильно посадил их на обе табуретки и сам почти выбежал из кухни.

— Удобно ли это будет? — спросил тихо Иван.

— Что ж из этого? По крайности, мы кое-что и расспросим у него, — еще тише ответил Матвей. — Видишь, он малость выпивши, а такие люди больше откровенны.

Ковалев вновь появился, волоча за собою стул и держа под мышкой большой бумажный сверток, а в руке — полбутылки.

— Вы уж меня извините, — сказал он. — Я человек одинокий, бабы у меня не водится, потому щи варить для меня или там стряпать некому. Чем богат, тем и рад…

Он сел на стул и начал развертывать сверток.

— Да, однем вам плохо, — согласился Матвей. — И даже квартиру держать одному невыгодно, вот комнату бы…

— А почему вы знаете, что мне нужна одна только комната?

— Опять-таки из одиночества, а в комнате, глядишь, и хозяйка бы посмотрела за вами, приготовила бы кушанье, чаю заварила бы.

— Да, это недурно для кого-нибудь другого, только не для меня, но какая хорошая хозяйка ни будь, все-таки мешала бы мне во всем, совавши свой нос не в свое дело, ну хотя бы под видом участия к моей особе.

А вообще, как это ни странно вам покажется, люблю быть совершенно один. Если я живу не где-нибудь в лесу или в пустыне, то только из-за того, что там нельзя достать ни водочки, ни такого вкусного каплуна, как вот этот… Шутка ли сказать, цена ему три рубля! — Он торжественно показал вынутого из свертка каплуна. Затем полез в стол, вынул тарелки и еще две рюмки.

— Видите, какая благодать одному-три! Ну-с, приступим.

Ковалев налил три рюмки, и все трое выпили.

— Благодарим покорно! — сказал Матвей, вставая. За ним последовал брат.

— Да что вы, еще по рюмочке.

— Спасибо. Быть может, дровец не прикажете ли?

— Нет, не надо, — сухо ответил Ковалев.

— Тогда прощения просим!

«Начальство» ушло. Ковалев бросился запирать двери.

Глава IV Он не один!