Трущобы Петербурга

— Вы еще «спасибо» скажите, что вас упреждают! В участке на вас глядят как на подозрительных личностей. Там какого-то Ланцова разыскивают, будь он, анафема, проклят, из-за него, дьявола, нам, дворникам, одно только беспокойство. Так, пожалуйста, завтра извольте выбраться.

Фома закутался в свой тулуп и неуклюже вышел. Ковалев поспешно запер за ним дверь.

— Как я говорил, так и есть, — сказал он. — Сегодня весь вечер сюрпризов, так один за другим и валят.

— Что тут ни говори, а завтра выбираться надо, — мрачно произнес Илья. — Ловко же нас поддела Олимпиада.

— Я говорил, что она будет теперь играть с нами как кошка с мышью. Например, она отлично знает, кто у нас за господин Телегин такой, а покуда помалкивает.

— Значит, я покуда им не нужен, — усмехнулся Ланцов. — Ну, господа, что же мы не пьем, или вас госпожа Кравцова так напугала?

— А это все из-за тебя! — упрекнул его Ковалев.

— Как из-за меня?

— Да так. Молодец ты по всяким делам, но вот что скверно, бабник ты страшный! Возился бы ты с одной, а то сразу с двумя. Вот и наделал теперь беды себе и нам.

— Теперь все наши планы рассеялись как дым! — вздохнул Илья Ильич.

— Интересно, как теперь Матвей Дементьев обойдется без нас?

— Ну, я скажу на это, что не такой он мужик, чтобы отступиться от того, что он задумал.

— Завтра утром надо кому-нибудь из нас побывать у него.

— Хорошо, я пойду! — отозвался Ковалев.

— А мы что будем делать? — спросил Илья.

— Запрете квартиру, а ключ отдадите управляющему. Ты, господин Телегин, вали на Петербургскую, там квартир много, найдешь такую, отдашь вперед деньги, а Илья Ильич похлопочет насчет ломовых.

— А куда я их, к черту, найму?

— Вали на Большой проспект неподалеку от Каменноостровского. В этом районе Телегин и квартиру подыщет.

— Утро вечера мудренее. При деньгах все можно сделать, — сказал Ланцов и наполнил вином стакан.

НА ДРУГОЙ ДЕНЬ рано утром Иван встал часа в четыре, и первым его движением было взглянуть на то место, где спала его жена.

Ее не было. И не будет, по крайней мере, до тех пор, покуда будет длиться эта грязная канитель, затеянная Матвеем и его шайкой, как назвала это Марья.

Иван был один. Фома, за которого по очереди дежурил дворник из соседнего дома, крепко еще спал в отдельной дворницкой. Там же находился и дядя Федор.

«А что, если она сама на себя руки наложила?» — думал Иван.

Все это легко могло и быть, потому что сколько было в ней горя, когда она прощалась с ним вот здесь, сидя на этой кровати. Сколько искренней любви она выказала, и сколько было страшного горя на ее осунувшемся, но все еще прекрасном лице. И все это доказывало, что она верна была ему, иначе она вела бы себя совсем по-другому.

«А как там жилось хорошо, дома-то! Хотя работы было много, зато душа спокойна… Нужды не было никакой, и сам виноват, зачем послушал Матвея? Да чего тут и себя-то винить? Можно ли было думать, что, живучи в Питере, мог он сделаться таким стервецом. Ведь дома когда он жил, казался путным человеком, хотя с ленцой. А что, впрочем, касалось до денег, то все замечали, что он был очень жаден до них, вот эта-то жадность и сделала его неразборчивым ни на какие средства».

Иван встал с постели и посмотрел на стенные часы. Было уже три четверти пятого. Он принялся ставить самовар, сердито думая про мирно спавшего Фому.

«Ишь дрыхнет, не разбуди вовремя, так до десяти часов проспит, как барин, благо сердце у него спокойно, жена у него не сбежала и возни никакой нет!»

Ему почему-то хотелось, чтобы весь мир сочувствовал его горю, а выходило наоборот. Казалось, что все ополчилось на него, с дядей Елизаром во главе.

Не было еще пяти часов, а госпожа Бухтоярова проснулась и при свете лампы, лежа в постели, читала письмо. Она с мужем вернулась домой поздно ночью, причем муж остался спать в своем кабинете, а она, придя в свою спальню, заметила лежащее письмо. Екатерине Семеновне сильно хотелось спать, и потому, положив письмо обратно, где оно лежало, она наскоро разделась и бросилась в постель. Но спала она недолго, потому что ей приснился страшный сон.

Сон этот был настолько реален, что казалось, будто все это совершенно наяву. Она крепко спала, как вдруг почувствовала, что кто-то трясет ее за плечо. В испуге открыв глаза, она увидала, что комната освещена красноватым светом, а посреди нее стоит Матвей Дементьев, бывший управляющий, с ножом в руке. Она вскрикнула и проснулась.

— Господи! — произнесла, крестясь, Екатерина Семеновна. — Видно, это не к добру.

После этого она уж больше не могла сомкнуть глаз. Тут она вспомнила про письмо, взяла его и принялась читать. Ей только странно показалось то, что под этим письмом Олимпиада подписывалась не Ковалевой, как она значилась по домовым книгам, а Кравцовой.