Трущобы Петербурга

В течение трех или четырех месяцев после этого было задержано несколько крупных партий контрабанды и масса мелкой, как-то: лент, обуви, белья и прочего. Между тем австрийские власти начали постоянно сообщать нашей полиции, что в Галиции происходят очень часто грабежи и награбленное имущество вместе с контрабандою уходит за нашу границу.

Последнее телеграфное сообщение состояло в том, что шайка отъявленных контрабандистов и головорезов напала на усадьбу какого-то богатого помещика, жившего одиноко и скупо, истязала его и прислугу, разграбила весь дом, захватила деньги, ценные вещи, даже старое вино из погребов, и все это на днях будто бы переправится к нам.

Действительно, на другой же день явился ко мне унтер-офицер Пилипенко, очень сметливый и расторопный хохол, и заявил, что он получил достоверные сведения от одного лица, что ночью этого дня пройдет партия контрабандистов-цыган с большим количеством вьюков на лошадях, что контрабанду повезут двумя партиями, в одном месте. Караваны пойдут один за другим, и остановятся в С., в крайней избе у известного контрабандиста и ловкого мошенника Галки.

Те подробные сведения меня очень обрадовали, и я поспешил поделиться ими с Поповым. Мы решили так: пропустить шайку через границу, не выпуская ее из виду, дать негодяям войти в избу, расположиться там и успокоиться, а затем уже взять их. Усилить везде кордоны и конные разъезды, полиции ничего не сообщать, потому что полицейские могли только напугать злодеев и все испортить. В том месте, где, по словам Пилипенко, должны были пройти контрабандисты, я снял кордон, но зато усилил его на шесть человек с каждой стороны.

Меня весь этот день била лихорадка, и я не знал, как дождаться вечера. Я прекрасно понимал, что предстоит опасное дело, которое может кончиться и кровопролитием, но в то же время понимал, что при удачном исходе это положит конец контрабанде в нашем районе и даст мне и моим солдатикам изрядный процент при конфискации.

Наступила холодная и темная ноябрьская ночь. Земля уже замерзла, но снегу еще не было, и река не покрылась льдом; ветер поддувал холодный и резкий.

Отдав солдатам необходимые на этот случай распоряжения я в десять часов был уже на месте. Мы залегли на берегу реки в кустах и стали ждать. Причем людям было строго приказано не курить, не разговаривать и не шевелиться. Я боялся одного: что с контрабандистами очень часто бывают собаки, которые и могут почуять нас раньше, чем банда перейдет речку и будет в наших руках. Тогда весь план пропал бы, пришлось преследовать, стрелять, словом, шуму было бы много, а толку никакого, так как контрабандисты прекрасно знали местность и могли легко ускользнуть от нас. Прошло более четырех часов, но никакого шума, никакого признака движения на той стороне границы слышно не было.

Я весь продрог. Хотелось курить, и я начинал уже терять терпение, как вдруг Пилипенко тронул меня за рукав и показал рукой на ту сторону реки. Я услыхал какой-то глухой топот. Шум этот становился яснее, и вскоре недалеко от нас раздался неясный, сдержанный говор нескольких голосов, а еще немного погодя мы услышали шлепанье по воде, фырканье лошади, и, наконец, все смолкло — контрабандисты переправились на наш берег и замерли, прислушиваясь.

Скоро вновь раздался глухой топот, и караван тихо тронулся по направлению к избе Галки.

Мы насчитали три лошади, сильно навьюченные, и при них шесть человек. Вскоре в домике Галки блеснул огонек и сразу потух.

Мы тоже тихонько вышли из засады и, на значительном хотя расстоянии, окружили избу, не принимая никаких мер в ожидании прихода второго каравана, а этот, можно сказать, был уже в наших руках.

Прошло более часа. Кругом было тихо, а второго каравана не слышно. Я послал одного солдатика — хорошего пластуна — подобраться к избе и послушать, что там делается.

Солдатик вскоре возвратился и доложил, что в избе стоит шум и гам, есть свет, но окна закрыты ставнями и завешаны, что в конюшне, действительно, стоят три лошади, и у них ноги обвязаны тряпками и сукном.

«Вот почему, — подумал я, — стука копыт не было слышно».

Более терять времени не приходилось, пропели третьи петухи, и уже начинало светать; второй караван не шел, и я приказал приготовить револьверы, тихо подступить к самой избе и оцепить ее.