Трупы в озере

– Аннушка, ой, – Степановна иронично хмыкнула, – Я, конечно, тоже к фанаткам усопшего себя не причисляю. Человек он, прямо скажем, дерьмовый был. Но зачем же смерти его радоваться? Я б на твоём месте остерегалась. Ладно, я, я женщина добродушная, с детства тебя знаю, а кое-кто и подумать может чего.

– Чего подумать, Алевтиночка Степановна? Причина смерти: остановка сердца. Факт известный. Даже вскрытие в судебке проводили. Не у нас.

– Ещё бы не в судебке. В гематомах весь ниже пояса. Туманно.

– Сами знаете, что пиявками лечился. У него весь таз прогнил, от изврата. Вот и сажал себе пиявок на жопу, оздоравливался.

– Ну, Аннушка, гомосексуалисты тоже люди. Не суди.

– Гомосексуалисты люди, а Яничкин урод.

– Ну, Аннушка, зря ты так. Мы же знаем, что он и тебя подлечил. Хоть за это благодарна будь.

– Пойдёмте, Алевтина Степановна, на парковку. Нам с Вами давно по домам пора. Негоже покойников судить. Всё равно уже бесполезно. Хоть козлом был, хоть гением. Сдох Яничкин и чёрт с ним.

– Как Валерия поживает? – Степановна деликатно перевела разговор на другую тему, запоздало спохватившись. Напоминать Анне о её недавней непристойной болезни, конечно, не стоило. Стесняется, наверное. Тем более, что об Анниной тайне никто особо не распространялся, а сама Алевтина узнала имя первой подопытной нимфоманки совершенно случайно, от самого урода-гения.

– Жить не живёт, и другим жизни не даёт. Вешаюсь день через день. Одно радует: сиделка попалась хорошая. Светка. Спасает меня от сумасшествия. Только рожать Светка надумала. Уйдёт в декрет и снова придётся мне извилинами шевелить. Надоело. Думаю, в интернат старуху сдать. На полгода хоть.

– А и сдай. Тебе, молодой женщине негоже возле выжившей из ума матери сидеть. Тебе жизнь надо жить, с мужчинами встречаться. Я раньше, грешным делом, думала, что дом престарелых – это, как приют для убогих. Неа. Прошли те времена. Сейчас весь мир цивилизованный стариков социализирует. Путём общения со сверстниками. Устроим Лерку в пансионат. У меня там приятельница руководит. По высшему разряду старую примут. Там присмотр круглосуточный, сад для прогулок, общение. Мать-то гуляет у тебя?

– Нет, конечно. Кто её на прогулку водить будет? Да и не хочу перед соседями позориться. На лоджию выпускаю иногда.

– Надо же. Такая женщина представительная была, умнейшая. Что деменция с людьми делает! Не дай бог никому. В пансионате стариков на прогулку выводят, они там все с придурью, стесняться нечего. Гулять Егоровна будет! Воздухом свежим дышать. Устроим. Может, даже замуж старую определим.

– Вот спасибо Вам, Алевтина Степановна. Очень Вы добры ко мне. Только замуж маме не надо. Против я. Категорически. Мужиков жалко. Мать у меня похлеще чёрной вдовы. Да Вы и сами знаете. Надо будет дядю Пашу навестить. Как-нибудь. Хотите – вместе съездим?

– Лучше ему?

– Да как ему лучше-то станет? Овощ.

– Да, сколько помню, в семье вашей с мужчинами напряжёнка.

– Так точно, Алевтина Степановна, с мужчинами в нашей семье извечная жёсткая дичь.

Загрустившая Диана еле влезла в забитый людьми автобус. В салоне пахло пОтом и копчёной рыбой. Студентка выглянула в окно. Сердце забилось чуть чаще. ОНА на парковке для сотрудников. За шлагбаумом. С женщиной какой-то. Анна. Божественное создание. Нереальная красота! Восхищение!

Всю дорогу взволнованная Диана пребывала в состоянии лёгкого транса. Улыбалась. Мечтала. А по выходу из автобуса, по своему обыкновению, отмутузила сделавшего ей замечание мужика. На ногу, видите ли, крупная деваха ему наступила, особенно глубоко задумавшись. Нежные какие-то мужики пошли. Нетерпеливые. Вот, Диана и показала сильному полу, что такое боль. Повоспитывала. Но так, несильно: пару раз в челюсть. Ласточкина была доброй девушкой. Особенно сегодня.

– Хлеба купила? – надоедливая, вечно всем недовольная мать знала, как испортить Диане вечер.

– А кто мне сказал?

– Я говорю. Хлеба дома нет. И масла сливочного купи.

– Может, и молока купить?

– Ну, купи.

– А картошки не надо?

– Язвишь?

– Да, ты вечно с хлеба начинаешь, а потом вспоминаешь, что дома вообще жрать нечего.

– Купи картошки.

– А лука репчатого?

– Вся в отца. Абьюзерша.

– Вся в тебя.

Нет, никто и ничто не испортит влюблённой Диане Ласточкиной настроение. Ни картошка, ни лук, ни мать с отцом, ни бутерброд со сливочным маслом. Даже рыба копчёная, которой вся Дианина одежда в автобусе провонялась, драмы не прибавит. А вот возьмёт старательная художница и портрет Анны Михайловны нарисует. По памяти. Как чувствует. И подарит своему кумиру. С душой. Из уважения. Вот и будет у них с Анной повод поговорить. Главное, чтобы доктор не отправила её в долгий пеший. Анна-то вон какая, строгая. Вдруг не хватит у Дианки таланта? Вдруг не сможет красавице угодить?