Труп на балетной сцене

Викторин поняла, что сорвалась, и продолжала спокойнее:

— Разумеется, беспокоит. Это не приносит пользы исполнителям. Работа с танцовщиками — деликатное дело. — Викторин нахмурилась. — Не знаю, понимает ли это ваша мисс Ренсвик. Лили Бедиант (она произнесла фамилию на французский манер: Бе-ди-ан) довела сегодня до слез. Она работала так, что стерла пальцы чуть не до костей. Они еще не оправились от смерти Антона (Джульет поняла, что Викторин имела в виду всех исполнителей). Это уж слишком. Надо призывать танцовщика к дисциплине, нужно быть требовательным, но нельзя его tyranniser… как это вы говорите?

— Быть тираном? — подсказала Джульет. — Давить…

— Вижу, вы говорите по-французски.

— Немного, — ответила она с ложной скромностью, но тут же с горечью подумала, что скромность вполне оправданна. — Много лет назад говорила свободно.

Викторин вдруг улыбнулась:

— Пройдет еще много лет, прежде чем вам можно говорить «много лет назад». Послушать моего совет, ценить свою юность. — Акцент Викторин заметно усилился, она путала окончания, с усилием выбирала слова. Джульет подумала: дело не только в том, что Рут заставила ее подопечную расплакаться…

— Телефон, — подсказала она. — Вы упомянули, что Рут звонила нескольким людям.

— Да, да… Плакали не все. Но двое или трое прибежали рассерженные. И я сама ее слышать. Так не положено в балете.

Джульет не ответила, и Викторин продолжала:

— Но я пригласила вас не для того, чтобы вы утешали мои чувства. Мои чувства, слава Богу, в порядке, что бы ни случилось. Я звать вас сюда, потому что решила, что вы можете спасти подругу от самой себя. У нее плохая тактика делать балет — ей должен об этом кто-нибудь сказать. Я разговаривала об этом с Грегуаром, он считает, и я с ним согласна, что лучше вас не найти. Если скажет он, Рут решит, что он недоволен ее работой, и станет еще более deboussolee… как это сказать?

— Будет сбита с толку, выбита из колеи.

— Вот именно, выбита из колеи. Боже, я тридцать лет в Нью-Йорке, и до сих пор приходится спрашивать. En tout cas,[16] если буду разговаривать я, она решит, что Грегуар меня не поддерживает. У меня нет его власти. Alors, enfin,[17] мы обращаемся к вам. Как к подруге мисс Ренсвик и другу студии Янча. Вы ей нужны. Всем ясно, что она тревожится, sous pression, работа сложная, в этом никто не сомневается. Я сама как-то заехала на машине в Сену, когда занималась новой хореографией «Жизели».

— Вы?

— О да, я! — Тон Викторин показывал, что она не поняла, чему удивляется Джульет. — Балет — нелегкая штука. Жизнь танцовщиков полна трудностей. Отцы не смотрят за детьми, родители умирают без присмотра детей, мужьям надоедают их танцующие жены, и они уходят на бок…

— На сторону, — машинально поправила Джульет.

— На сторону… Ломаются кости, все друг на друга кричат, тяжелая жизнь приводит к тому, что некрасивое поведение становится нормой. Enfin, я не сержусь на мисс Ренсвик. Мы все понимаем, что она переживает. Но не могли бы вы ее успокоить? Она была намного, намного спокойнее, когда вы присутствовали в студии. А танцовщики, мадемуазель, не могут работать в обстановке нервозности. Естественно, — добавила Викторин, и ее верхняя губа дернулась на галльский манер, — мы поймем, если вы ответите «нет».

Джульет, естественно, ответила «да». Эймс, вероятно, удивленно вздернула брови, когда она сообщила по телефону, что скорее всего весь день проведет в студии Янча (трубка так и вибрировала от ее изумления). Но работа не все, сказала себе Джульет. Дружба значит больше. Так начался ее второй период бдений у ложа Терпсихоры.

В половине двенадцатого она перехватила входящую в здание Рут и занимала разговорами до тех пор, пока та сама не упомянула о своих вчерашних сумасшедших звонках. Джульет стала мягко убеждать подругу, что не стоит черпать из меда одних только мух, и дальше в том же роде. Хореограф так обрадовалась ее появлению, что даже не спорила.

Потом, притворившись, будто только что узнала о реакции труппы, послушав разговоры в комнате отдыха, Джульет убедила подругу извиниться перед теми, кому та звонила, заверить танцовщиков, что не сомневается в их творческих способностях, и свалить свой срыв на расшатавшиеся нервы. Рут покорно согласилась, и к трем часам, когда она впервые в этот день начала работать с полной отдачей, в студии установилась относительно ровная творческая атмосфера.

Без пятнадцати четыре объявили перерыв. Джульет пошла поискать укромный уголок позвонить Эймс. Она успела настолько сжиться с рукописью, что даже теперь мысль невольно витала там, где сражался на дуэли лорд Морекамб. И пока Рут репетировала трудную сцену в конце второго акта и занималась с кордебалетом, который теперь изображал не крестьян, а лондонцев, в голову приходили удачные идеи. Джульет очень помогло бы, если бы Эймс сумела найти сделанные пять или шесть лет назад заметки по поводу плана и границ Хэмпстед-Хит.