Труды

1. “Я, конечно, - сказал Галл, - хотя и вряд ли совладаю со столь непосильным бременем, однако понуждаем есмь уже приведенными Постумианом примерами смирения и потому от бремени того, которое вы на меня возложили, не отказываюсь. 2. Но сейчас я думаю как мне, галлу, среди аквитанцев [правильно] выстроить слова, ибо боюсь, как бы ваш городской слух не слишком резала речь скорее деревенская. Однако выслушайте меня, как Гурдоника, который никогда с румянами и котурнами не выступал. 3. Ибо, если вы утверждаете, что я ученик Мартина, то согласитесь также и с тем, что мне следует по его примеру избегать пустых риторических прикрас и словесных украшений речи”. 4. “Ты, право,- сказал Постумиан, - говори хоть по-кельтски, хоть, если предпочитаешь, по-галльски, только о Мартине рассказывай. Я полагаю, что, даже если бы ты был немым, то не было бы тебе недостатка в словах, которыми ты в складной речи описал бы Мартина, подобно тому, как язык Захарии был освобожден во имя Иоанна[769]. 5. Но если бы ты был учителем риторики, то сам бы, как и подобает ученому, искусно сделал бы [все], дабы оправдать свое невежество и расцвел бы красноречием. Но не должно ни монаху быть столь лукавым, ни галлу столь хитрым. 6. Однако приступай поскорей и [если] что-то удерживает тебя, то объясни, ибо мы уже давно тратим много времени на исполнение других дел, и уже удлиняется тень заходящего солнца, показывая, что недолог тот час, когда наступит близящаяся ночь”. 7. После этого, когда мы все еще немного помолчали, Галл начал так: “Я полагаю, что, прежде всего, мне должно поостеречься, дабы не повторить то о добродетелях Мартина, что в своей книге рассказал наш Сульпиций. 8. Потому первые деяния его на военном поприще я пропущу, и не затрону [также] то, что делал он [сначала будучи] мирянином, а [затем] монахом. Однако ничего не будет сказано из услышанного от других, но [только то, что] я видел сам.

( ДИАЛОГ II) [770]

I

1. Итак, при первой же возможности оставив школу, присоединился я к блаженному мужу, и несколько дней спустя мы направились к церкви. И тут ему навстречу устремился почти голый, хотя уже была зима, нищий, умоляя дать ему одежду. 2. Тогда Мартин повелел вызванному архидьякону без промедления одеть замерзшего. Затем, войдя в секретарий[771], как это было [для него] обычно, на закате солнца - ибо предпочитал себе такое уединение в церкви, отпустив клириков, когда, соответственно, в другом секретарии сидели пресвитеры, или свободные от посетителей, или занятые слушанием дел. Однако само это уединение удерживало Мартина лишь до того часа, когда обычай требовал свершиться положенным обрядам для народа. 3. И не пропущу я того, что, пребывая в секретарии, никогда не пользовался он креслом, ибо в церкви никто не видел его сидящим, подобно тому как недавно, свидетель Бог, не без смущения я увидел некоего восседающего на высоком престоле, словно на высоком суде императорского трибунала, 4. Мартина же - сидящего на деревенском стульчике, которыми пользуются молодые рабы и которые наши галльские крестьяне [именуют] трипециями, вы же, ученые, - по крайней мере, ты, который приехал из Греции, - называете триподами[772]. И вот, в это уединенное место вторгся к блаженному мужу тот домогавшийся нищий, жалуясь на пренебрежение клирика и сетуя на холод, поскольку архидьякон отложил выдачу ему туники. 5. И без промедления святой незаметно, дабы нищий не видел, снял свою теплую тунику и повелел нищему, одевшись, удалиться. После этого, чуть позже, архидьякон, войдя, напомнил, что народ, как обычно, ждет, дабы Мартин вышел для свершения торжественных обрядов. 6. Мартин, ему отвечая, сказал, что прежде следует - о чем он уже говорил - одеть бедного, что не может он войти в церковь, если нищий все еще не получил одежды. 7. Дьякон же, ничего не зная, ибо нищий, одевшись за пределами [церкви] в тунику, - ту одежду, которую голый [раньше] никогда так близко не видел, - так в оправдание себе рассудил. “Я, - сказал он, - одежду, которая была мне предназначена, получил: бедному должно довольствоваться имеющимся”. 8. Потому клирик, движимый необходимостью и уже воспылавши гневом, договорился [в одной] из ближайших лавок и за пять денариев купил невзрачную и грубую одежду бигеррионов[773]. Бросив ее к ногам Мартина, он во гневе промолвил так: “Вот одежда, но бедняка того нет”. 9. Мартин, даже не рассердившись, приказал ему постоять немного, и непременно скрытно, за дверьми до тех пор, пока голый не возьмет себе одежду, всеми силами стараясь, чтобы сохранить в тайне то, что он делает. Но когда же святым мужам [удавалось] скрыть подобное от любопытствующих? Волей-неволей, но все обнаружилось. И потому с этой одеждой, намереваясь пожертвовать ее Богу, Мартин и пошел [на службу].

II.