Трудный путь к диалогу

К ней присоединился и другой тревожный симптом; отход от принципа секулярного государства, Такое государство по самой своей природе обязано нелицеприятно оберегать граждан, а из человеческих свобод свобода совести одна из важнейших. В разгаре борьбы, в опьянении побед об этом фактически было забыто. А в 1929 году, расправляясь с крестьянством, Сталин ввел законодательство о культах, которое иначе как дискриминационным не назовешь. По словам Константина Харчева, бывшего председателя Совета по делам религий, это сталинское законодательство попрало декрет об отделении Церкви от Государства и установило "полную зависимость церкви от власти".

К тому времени в религиозных общинах уже исчезли все оппозиционные элементы. Почти все они открыто заявили о своей гражданской лояльности. И все же Сталин продолжал ужесточать нажим.

В какой-то мере это было частью его общего похода против культуры, духовности, против народа, но здесь присутствовал еще один скрытый мотив, важный лично для Вождя. Неуклонно и целенаправленно, следуя ревнителям "макиавеллизма", строил он здание абсолютной диктатуры, С холодным расчетом убирал с пути все и вся, что могло иметь хотя бы тень опасности для его самодержавия. Нельзя было больше отделять от его личности и воли ни науку, ни искусство, ни литературу. Ни тем более религию. Но сохранять ее даже в "прирученном" виде было рискованно. Бог должен быть один - тот, что в Кремле, и вера в него призвана стать господствующей государственной идеологией. Вождь - единственный оракул и носитель истины. Его не лимитирует даже формально исповедуемый им марксизм, ибо сам Вождь полностью олицетворяет его доктрину.

И вот завершаются "последние бои". Сталинская Конституция исключает пункт о допустимости религиозной пропаганды. Символом победы "культа" становится взрыв храма Христа Спасителя. Перед второй мировой войной от религиозных структур страны остаются одни обломки*(* Сталинская религиозная политика времен воины явно была Вынужденным тактическим маневром, предпринятым перед лицом грозной опасности и ради уступки военным союзникам.)

С того момента, когда Вождь решил, что религиозный вакуум дает ему достаточный простор, начинается краткая, но принесшая неисчислимые страдания история новой религии, рецидива языческого человекобожия. "Отец народов" восходит на свой одинокий Олимп, откуда заблаговременно были изгнаны все другие божества, идеалы и принципы. О таком абсолютизме не мог помышлять и сам император Август...

Портреты генсека, подобно иконам, пишутся по строго обозначенным каноническим правилам. Их размещают повсюду, словно образа. За их оскорбление могут судить как за покушение на саму личность Вождя. Его статуи торжественны, словно изваяния фараонов. Многим памятно полотно тех лет "Утро Родины", где никакой Родины нет, а есть один Он, подобный явлению из иных миров. Музей его подарков становится своего рода святилищем, наполненным тотемами, жертвенными сувенирами. Его биография печатается крупным шрифтом, как Евангелие. Изречения "корифея всех наук" цитируют как решающее слово, как Священное писание.

Сказители и акыны Востока соревнуются в создании гимнов в честь "отца", изукрашенных восточной фантазией. Его силой встает солнце, его силой держатся крылья орла в небе. И не одни азиатские рапсоды были натренированы в такого рода славословиях. В памяти нашего поколения все еще навязчиво звучат слова этих суеверных молитв, сложенных во всех концах страны. Если ты ранен в бою, не отчаивайся, "рану зажми, слезы утри, имя заветное вслух повтори", и тогда "с воздухом синим, с течением рек силу пришлет тебе тот человек". Он царит повсюду.

Он с нами в борьбе и работе,

Он с Громовым в воздухе был,

Он вел стратостаты в полете,

Рукой пианистов водил.

Мы знаем - страна нас растила,

Судьбу доверяя свою.

С кем Сталин - с тем счастье и сила.

Где Сталин - там слава в бою.

(Дж. Альтаузен. Песня о Вожде)

Коварства "хозяину" 6ыло не занимать. Он умел действовать чужими руками. Умел прикинуться, что устал от этих восторгов и относится к ним с легкой снисходительностью, как к детской наивности. Так было в беседах с одураченным Фейхтвангером и другими гостями Союза. Но он хорошо знал, что делал. Был уверен, что его культ успешно заполняет пространство, оставшееся на месте разрушения всех конкурирующих с ним религий. В какой-то мере, на поверхности жизни так оно и было. Но достигалась эта цель страшной ценой. И по мере того, как увеличивался разрыв между реальностью и мифом, расправы становились все более жестокими.