Трудно быть храбрым

— Ну вот, теперь потише будет, — с удовлетворением произнес Семеныч. — И ручонки тебе скрутим немножко, чтоб не вытащила кляп. Пошли, Глеб, отведем дамочку в подвал, самое лучшее место для нее.

«Все пропало!» — ужаснулся Петька. Со связанными руками Яна не найдет записку, которую он оставил ей на топчане под одеялом, записку, в которой он подбадривал ее, обещая непременно вытащить из подвала. И не узнает, что у нее есть друг, что он поблизости. Интересно, они сковали ей руки наручниками или же просто связали веревкой?

— Ну вот и все, теперь она никуда от нас не денется, — с облегчением сказал Семеныч.

— Петька совсем было расстроился, но потом вспомнил о той своей находке… Дело в том, что, обшаривая дом, он нашел в аптечке пузырек с нембуталом, довольно сильным снотворным, которое он не раз видел у бабы Мани. Несколько таблеток в бутылку фанты, еще несколько в открытый пакет томатного сока… Скорее бы они сели обедать!

— Глеб, а я опять жрать хочу! Тушенку будешь?

— Да ну ее, с души воротит.

— Слышь, Глеб, тут что-то странное в холодильнике!

— Мышь, что ли?

— Какая, к черту, мышь! Я могу башку дать на отсечение: когда давеча яичницу жарил, в холодильнике десяток яиц был!

— А теперь стало два десятка? — насмешливо отозвался Глеб.

— Жди, так не бывает! А только хошь верь, хошь неверь, их теперь семь!

— Слушай, Семеныч, чего ты мне голову морочишь? Куда три яйца делись?

— Вот то-то и оно! Боюсь, тут кто-то был. Или еще того хуже…

— Что?

— Домовой!

— Домовой? Ну ты даешь, старый! — расхохотался Глеб. — Домовой! Родной, у тебя пуля в голове!

— Какая пуля?

— Да так говорят… И по-твоему, домовой три яйца схряпал? Как он их ел? Сырыми? Всмятку? Или яичницу жарил?

— Ну, это я не знаю… Слушай, Глебушка, а кто, по-твоему, мальца-то отпустил? По всему выходит, домовой, больше некому. Сам посуди, кабы не домовой, малец уже сюда бы ментов навел полный дом. Ох не нравится мне это, ох не нравится!

— Слушай, Семеныч, а с чего бы это домовому парня отпускать? Он же вроде должен интересы хозяина отстаивать, а хозяин тут я, по крайней мере на год.

— Все правильно, Глебчик, все правильно! Он твои интересы и отстаивает. Если б тут накрыли нас с этим парнем, ох, плохо бы нам пришлось! Вот он и отвел от нас беду. И парню небось внушил, чтобы он про нас помалкивал! Вот я что думаю.

— Петька чуть не умер от смеха у себя за занавеской.

— Что ты плетешь, старый?

— Старый — умный! А яйца он сожрал, чтобы нам показать, что это он тут о нас заботится.

— Глупости! Я вот слышал, если домовой заводится в доме, он стучать начинает. Даже переговариваться с ним можно стуком. А вот насчет того, чтоб яйца жрать…

— А давай постучим! Может, и отзовется.

— Семеныч постучал по столу чем-то металлическим, наверное, ножом или вилкой. Петька решил ответить и постучал в стену костяшками пальцев.

— Слыхал! — закричал Семеныч. — Что я тебе говорил!

— А ну, постучи еще! — потребовал Глеб.

— Нет, Глебушка, я боюсь! Хватит, не надо! Не искушай судьбу!

— Какую, блин, судьбу? Совсем помешался, старый!

— Из кухни снова раздался металлический стук. Но на сей раз это была азбука Морзе. Кто там? Кто там? — выстукивал Глеб.

— Домовой! Домовой! — отстучал Петька. Года два назад он увлекался азбукой Морзе.

— Глебчик, ты чего так побелел?

— Семеныч, он мне морзянкой отстучал, что он домовой!

— Вот! Вот! А я что говорил!

— Слушай, а откуда ж домовой морзянку знает? — растерянно проговорил Глеб.

— Наверное, морзянку эту домовые придумали, а человек… он, понятное дело, подхватил и приспособил… Человек, он такой! Я вот слыхал, дома какие-то строят, по примеру пчел, как соты… В Японии, кажись…

— Да ерунда все это, просто мы с тобой нынче перенервничали. Да и вчера денек нелегкий был, и набрались мы вечером… вот и мерещится… — неуверенно говорил Глеб.

— Петька подумал было, не отстучать ли им, чтобы немедленно освободили женщину… Но это было бы слишком просто, слишком прямо… А «нормальные герои всегда идут в обход» — вспомнил он строчки из какой-то песни. Ему так хотелось быть героем, или по крайней мере выглядеть героем в глазах Яны… Это еще успеется, решил он.

— Это, Глебушка, у тебя от воспитания, всех вас учили не верить ни в бога, ни в черта… А меня мамаша хоть и тайком, а в истинной вере воспитала…

— Оно и видно, — хмыкнул Глеб, — вся твоя жизнь это доказывает! Сколько раз в тюряге-то парился? А?

— Так то давно было!

— А теперь ты, конечно, богоугодным делом занимаешься?

— Ой, не говори, парень, но это, может, господь меня так испытывает!

— Тьфу! Ну и путаница у тебя в голове, Семеныч! Чистый винегрет! Давай лучше дернем по маленькой, хоть чертовщина всякая перестанет мерещиться! Наливай!

— А чем заедать-то будем?

— А помидоркой закусим! В самый раз!

«Ну и дурак же я, — подумал Петька. — Надо было в водку снотворное сыпануть. А то сейчас они выпьют, помидорчиком закусят, а фанту и томатный сок не тронут. Сиди тогда здесь до второго пришествия! А Яна с кляпом во рту, со связанными руками валяется в подвале и даже мою записку прочесть не может!» От злости Петька аж зубами заскрипел.