Трудно быть хорошим

Мэт Бринкли выкрикивал эти слова уже в дверях, выйдя проводить гостей. Гэй, жена Мэта, держала его за руку, пытаясь втянуть обратно в дом. Вечеринка закончилась. Кэрол и Вернон обернулись, чтобы помахать на прощание, обменяться любезностями и получить совет вести машину осторожней. Ступеньки припорошило снегом — накануне он валил несколько часов, покрыв весь двор бледным саваном из замерзших крупинок. Едва вышли из-под балкона Бринклей, как тут же почувствовали морозец, сковавший прощальные улыбки. Снежинки летели в лицо Кэрол, напоминая — странно, что именно этой ночью, — ветреный день на пляже и летящие в лицо песчинки, царапающие до боли.

— Не думай о яблоке! — крикнул напоследок Мэт. Вернон обернулся, но улыбку пришлось подарить захлопнувшейся двери.

Уличные фонари вырывали из ночи светлые пятна, в которых хаотически бурлили клубы снежинок. Если на мгновение представить, что мороз парализовал время, то снежинки превратились бы в кружевные узоры, какими обычно разукрашивают «валентинки».[47]

С чего бы это Мэту привиделось яблоко? Теперь и Кэрол увидала это яблоко, увидала там, где его вовсе не было: оно повисло в воздухе, превратив вид ночного дворика в глупую сюрреалистическую мазню.

А снег настроился валить всю ночь — об этом радио сообщило еще по дороге к Бринклям. Как же началась эта странная игра «Не думай о том-то»? Ну конечно: сначала ее предложили как шутку для собравшихся, потом Мэт увлекся, продолжил начатую потеху, вовлекая в нее всех остальных. Когда ближе к полуночи Кэрол подошла к Вернону напомнить, что пора и честь знать, Мэт быстренько зашептал ему на ухо окончание какой-то забавной истории. Ни дать ни взять — два ребенка: один — второпях шепчущий, другой — внимательно слушающий, наклонив голову и широко ухмыляясь. Так же рядышком, коленка к коленке, сидели когда-то их дочери Шарон и Бекки и так же по-детски уединенно шептались, отрешась от всех. Вспомнив эту сцену, Кэрол подумала, что наверняка тот девчоночий разговор велся о сексе. Своим родителям Бекки позднее доставила кучу хлопот. В тринадцать лет она убегала из дома, а в пятнадцать, как выяснилось на одном из недавних семейных советов, сделала первый аборт. Последним сюрпризом для Мэта и Гэй стало ее отчисление из колледжа. Ныне она работала в одном из бостонских банков, а по вечерам посещала курсы по истории то ли лирики, то ли керамики.

А яблоко, явившееся взору Кэрол, продолжало висеть в экране ветрового стекла, с которого «дворники» едва успевали сметать налипающий снег; оно то превращалось в красный диск, то снова в яблоко, разрастающееся в окружности, когда машина тормозила на перекрестках.

Суматошный выдался денек, полный забот и спешки. Вечеринка намечалась в небольшом составе (Грэм, друг Бринклей, только что сдал рукопись своей книги для публикации, и разумеется, болтовня об этом грозила занять весь вечер), поэтому Кэрол собиралась туда без особого желания. К тому же сами Бринкли накануне вернулись со Среднего Запада, куда ездили на похороны отца Гэй. Что и говорить — не самое удачное время для веселья. Однако праздник не отменили, и произошло это, как показалось Кэрол, по инициативе Мэта.

Она повернулась к Вернону и спросила, как ему понравилось в гостях. «Прекрасно!» — ответил он тотчас. Впрочем, ответ она знала еще до того, как Вернон открыл рот. Если люди не ссорятся на глазах друзей, они избавляются от лишних проблем: выметенный из избы сор никому еще не приносил дохода. Кэрол еще раз взглянула на мужа: всегда сдержанный, он в то же время очень остро чувствовал чужую боль и при малейших ее симптомах пытался разрядить ситуацию шуткой, но если этот номер не проходил, то тут же серьезнел, оставляя бессмысленное балагурство. Стараясь утешить других, Вернон не переносил подобного подхода к себе. Знакомый аналитик объяснил Кэрол — Вернон отказался от беседы с ним, — что ее муж не выносит проявлений сочувствия к себе потому, что считает себя виновным в смерти дочери: он не смог спасти ее. Впрочем, если и есть такой список ответственных за смерть девочки, то имя Вернона в нем последнее. Кэрол вспомнила, как пытался он развеселить Шарон в больнице, то напяливая ее любимую беретку с желтеньким утенком себе на голову, то тыкая плюшевыми носами игрушек ей в лицо, лишь бы выжать улыбку. Когда Шарон умерла, Вернон сидел на ее койке (Кэрол в этот момент куда-то выскочила на минутку), словно на поле битвы, окруженный павшими мягкими животными.

Они осторожно переехали последний перекресток у дома, и вдруг всю дорогу не буксовавшая машина заурчала в сугробе. Сердце Кэрол глухо забилось, когда та почувствовала беспомощность автомобиля, но тот довольно легко выскочил из затора. Вернон вел осторожно; она молчала, ожидая удобного момента для разговора. Не упоминал ли Мэт о Бекки, спросила она. Нет, ответил Вернон, уклоняясь от неприятной темы.