Трудно быть чёртом

Сейчас в его спешно убранной квартире отмечалось счастливое обретение блудного брата. Историю Тёмкиного похищения Настя решила пока брату не рассказывать – не хотелось ей портить праздничное настроение. Да и сам Тёмка ничего не помнил – весь тот день Игорь ему стёр сразу же, едва спящего страдальца привезли домой. «Так бывает, – позже объяснил он Насте. – Это защитная реакция психики. Когда случается слишком много такого, с чем детское сознание не может сжиться, оно вытесняет нежелательные воспоминания в область бессознательного. Может, так даже и лучше. К врачам обращаться не стоит, разве только если ночные страхи появятся».

Впрочем, пока ни малейших признаков страха не наблюдалось. Тёмка при первой же возможности улизнул из-за стола и сперва пытался раскрутить скучного Матроскина на игру в прятки, а поняв тщетность этих попыток, отправился в дяди Федин кабинет, разлёгся там на полу и стал рисовать скриншоты к компьютерной игре собственного сочинения. В игре заметное место занимали драконы разного цвета и количества голов. Одно лишь у них было общим – длиннющие хвосты, усеянные растущими прямо из чешуи клыками.

Отобедав, остались там же, в гостиной, которая играла и роль столовой. Настя заявила, что вид немытой посуды оскорбляет её эстетическое чувство, поэтому пусть мужчины пока болтают о пустяках, а она займётся серьёзным женским делом.

Игорь и без всякой Второй Плоскости чувствовал исходящие от неё волны солнечной радости. Хотелось надеяться, что причиной тому было не только Федино возвращение.

– Так вот, о пустяках, – вздохнул Игорь. – Помнишь, Федя, мы с тобой про бомбу как-то говорили? В смысле, что какая разница у кого первым появится. Так или иначе у всех будет. Ну и вот… Тебе не кажется, что именно в бомбу ты и вляпался? С этим твоим ФИЦ? Тут и ёжику понятно: любое такое предложение гэбэшников – это приглашение в шарашку. В бомбу. Ты ж раньше не хотел. Что изменилось?

Он и сам понимал, что бесполезно. Всё равно как отбирать мясо у собаки. Фёдор слишком настрадался из-за невостребованности, и потому с головой окунулся в новую иллюзию. Что ж с ним делать-то? Не взрывать же… Ситуация – хуже не бывает. Разве что князь найдёт выход…

– Игорь, – терпеливо начал осчастливленный физик, – ты меня извини, но ты – журналист. Профессионал. И у тебя, как у любого профессионала, имеет место профессиональная деформация. Поясняю. Ты в силу специфики своей работы постоянно сталкиваешься с негативом. Купаешься в нём. Я понимаю, вам это необходимо. Так ведь проще всего схватить внимание читателя. Но в результате ты сам невольно всё начинаешь видеть в чёрном свете. Покажи тебе политика – скажешь, коррупционер, покажи врача – скажешь, взяточник, покажи милиционера – скажешь, тупой садюга. А уж тем более госбезопасность. Ты, разумеется, умный мужик, и твои штампы потоньше, чем «кровавая гебня», но всё равно что-то в этом роде. Поэтому тебе всюду мерещится бомба. Но ты ошибаешься. Госбезопасность – контора, конечно, неоднозначная, но именно потому, что там есть разные группировки, разные силы. Одни – да, обогащаются, крышуют бизнесменов, всё такое. А другие стремятся вытянуть страну из болота, они как трактор-тягач вкалывают. Хотят возродить культуру, науку, потому что понимают: истинная мощь страны не в бомбах, а в умах, в идеях. И наш ФИЦ, который они действительно опекают – это никакая не шарашка, никаких бомб там не разрабатывают. Пойми, меня зовут в настоящую науку, фундаментальную, практических приложений, может, ещё двести лет придётся ждать.

Игорь вздохнул. Сколь же точно сформулировала Настя: «в житейских вопросах бывает поразительно наивен». Но и заметно, как с ним поработали. Фёдор – ум, каких поискать, но весь уходит в физику, на жизнь почти и не остаётся. А ведь хочется ему жить в ладу с совестью, не без дари же человек… Вот и схватился за спасительную идейку. Что ж с ним делать-то?

– А ты уверен, что эти двести лет вообще будут? – свернул он на другое. – Точнее, что через двести лет то, над чем ты сейчас бьёшься, вообще будет кому-то нужно?

– Ты в том смысле, что через двести лет это будет как пароход или дагерротип? – уточнил Федя. – Что всё слишком быстро устаревает?