Трудно быть богом обитаемого острова

Габеллу промолчал. Он вдруг почувствовал, что дорого дал бы за то, чтобы эта ведьма, красивая какой-то дикой и необузданной красотой, оказалась бы не на костре, а на его походном ложе, пусть даже это грозило бы маршалу серьёзным осложнением отношений с церковниками. Что могут знать эти попы о любви, хотя и ходят слухи об их «священных» оргиях? И неужели он, Габеллу-победитель, окружённый преданным ему войском, откажется от заслуженной награды из страха перед чернорясниками? Да никогда! Пусть аббат Туку жарит кого угодно, но только не эту женщину — так хочет он, имперский маршал Габеллу, светоч и опора!

— Пандейские ведьмы не годятся в наложницы, — негромко сказал отец Туку («Что он, мысли мои читает?» — изумился полководец). — Их любви невозможно вкусить против их воли: богопротивным своим колдовством они превращают мышцы своего тела, в том числе и мышцы лона, в камень, и мужская плоть не в силах этот камень преодолеть.

— Откуда ты это знаешь, святоша? — Габеллу не выдержал. — Сам пробовал, да?

— Пути познания многочисленны, — аббат скромно потупился. — Чтобы узнать, что огонь жжётся, совсем не обязательно касаться его рукой. Ведьму можно изнасиловать только кинжалом, но это, — преподобный вдруг гнусно хихикнул, — значит просто убить её… очень оригинальным способом.

Маршал снова посмотрел на пленницу. В глазах амазонки полыхало беспощадное злое пламя, и Габеллу понял, что надеяться на её добровольную любовь так же безрассудно, как пытаться с десятком телохранителей прорубиться через все Срединные Королевства и степи варваров до южной оконечности материка, до мыса Драконий Клык, где расположена столица разбойничьего княжества Ондол.

— Будь по-твоему, преподобный, — хрипло произнёс Габеллу и отвернулся.

Он ещё не знал, что эта женщина будет сниться ему до конца его дней, и что он до глубокой старости будет сожалеть о том, что не попытался сделать невозможное…

«А когда мы ворвались в святилище, — сообщал аббат Туку, — то застали там десяток ведьм, дравшихся с остервенением бешеных волчиц. Они полегли, сражаясь, а мы нашли там каменного истукана, отвратительного видом. Идол являл собой статую женщины, свирепой ликом и с голой грудью, а на шее ея висело ожерелье, составленное из срамных уд мужских, отрезанных, по всей вероятности, от убиенных солдат наших. И когда солдаты это узрели, то пришли они в ужас и неистовство, и в дальнейшем избивали лесных дикарей без разбора…».

…Амазонка взошла на костёр спокойно, презрительно глядя на толпившихся вокруг имперских солдат. Она молчала, и только когда политые маслом дрова вспыхнули, и огонь вздыбился широким красным парусом, закричала пронзительно, перекрывая гул пламени:

— Слушайте и знайте, черви, полагающие себя людьми! Я, Итана, жрица Духа Лесов, прорицаю! Придёт время, и придёт тот, кто даст начало новой расе, расе истинных людей, а все ваши потомки сгинут, отравленные эхом страшного оружия, убивающим поколения! А-а-а-а-а!

Пророчество, подумал Максим, закрывая книгу. Ну, это уже сказки. Обойдёмся как-нибудь без пророчеств — у нас и без них хлопот полон рот.

* * *

— Это хорошо, Мак, что ты сам хочешь взяться за это дело, — Сикорски побарабанил пальцами по столу. — Я, признаться, подумывал о тебе, подходишь ты для этой миссии… по многим параметрам, — он изучающе посмотрел на Максима. — Стрелять тебе, полагаю, не придётся, хотя — кто знает. Но лучше всё-таки обойтись без стрельбы, нам совсем не нужен ещё один фронт — если ты не забыл, с Хонти мы всё ещё находимся в состоянии войны, официально мира никто не заключал. Впрочем, никто и войны не объявлял, просто поехали наши славные танки через границу и нарвались на атомные мины; дальнейшее тебе известно. В Хонти закипает терпкое варево, и хонтийцы до сих пор не ринулись на Республику только потому, что у них там идёт вялотекущая гражданская война, в которой попеременно берёт верх то Хонтийская Уния Справедливости, то Хонтийская Патриотическая Лига.

Эту гражданскую войну, подумал Максим, инициировали земляне-прогрессоры — во спасение бывшей Страны Неизвестных Отцов, а ныне Республики. Благими намерениями… Однако вслух он ничего говорить не стал — какой смысл?

— Пандея пока безмолвствует, — продолжал Странник, — но в её давней и очень пылкой любви к Старой Империи — неважно, как эта Империя сейчас называется, — сомневаться не приходится.

— А что оно такое есть, Пандея? — спросил Максим. Кое-что он уже знал и сам, но ему хотелось услышать, что скажет Сикорски: формулировки прогрессора-профессионала всегда отличались точностью и высокой информативностью.