Трудно быть богом обитаемого острова

— Да что вы, в самом деле? Я сказал глупость, конечно, но я же сутки не выходил из боя, и такого там насмотрелся… А вы сами — вы-то что предлагаете? Что нам делать с этими невинными овечками с волчьими клыками?

— В лагеря! — гаркнул Странник. — На Голубую Змею, в знакомые тебе края! В бараках там теперь места много, на волне революционной эйфории выпустили всех воспитуемых — и политических, и уголовную шушеру, которая резвится сейчас по всем городам страны, — так что наши морские воины поселятся с комфортом. И пусть очищают леса от всей той пакости, что не дочистил ты со товарищи из подполья, хоть какой-то толк будет. А чтобы не бузили, будем держать их под излучением — да, да, ты не ослышался: под излучением. Или ты считаешь, что гуманнее будет перестрелять их всех прямо тут, а потом отрезать им головы и сложить из этих голов величественную пирамиду в память нашей славной победы?

— Я так не считаю, — угрюмо буркнул Максим. — Наверно, вы правы, Странник.

А потом он посмотрел в небо — в причудливо выгнутое небо Саракша — и очень тихо произнёс:

— Скажите, Рудольф, а зачем вообще мы, земляне, явились на эту планету?

ГЛАВА ШЕСТАЯ. ПО ОБРАЗУ И ПОДОБИЮ

Посадочная капсула шла на снижение. Рейсовый «призрак», доставивший Максима, остался на высокой орбите, а капсула блестящей искоркой падала в белый диск Саракша, занимавший почти всю переднюю обзорную полусферу.

Киберпилот запрограммирован с учётом границ опасной зоны, подумал Мак, и на сей раз меня не встретят зенитные ракеты, всё ещё таящиеся под опалёнными атомным огнём и изувеченными радиацией деревьями железного леса и всё ещё силящиеся выполнить своё смертоносное предназначение. «Метеоритной атаки в атмосфере» не будет, а будет мягкая посадка в заданном районе, где меня уже ждут, короткий перелёт в столицу на вертолёте, присланном Странником, и — здравствуй, Саракш, давно не виделись.

Да, давно. Год — это срок, как крути, особенно если у тебя за плечами всего-то чуть больше двадцати прожитых лет (даже если месяцы, проведённые на Саракше, считать один за два, а то и за три). Но этот год прошёл, и теперь он, Максим Каммерер, возвращается домой. Домой? Странно звучит… Мой дом — Земля, или всё-таки… Саракш? Рада…

…На Землю Максим отправился по приказу Сикорски. Вскоре после разгрома десанта островитян Рудольф жёстко и без обиняков заявил: «Собирайся на Землю, Мак, — и добавил, заметив, что Максим хочет что-то сказать. — Никакие возражения не принимаются. Ты давно уже не вольный стрелок ГСП, Каммерер, ты теперь по роду работы сотрудник Галактической безопасности, так что будь любезен выполнять все мои распоряжения. А Саракш от тебя не убежит: ты вернёшься. Я наблюдал за тобой все эти месяцы и пришёл к выводу, что тебе необходима хотя бы базовая прогрессорская подготовка, а то ты и впрямь устроишь здесь что-нибудь вроде Барканской резни. Нервная перегрузка, Максим, — тон голоса Странника неуловимо смягчился, — штука страшная, она может привести к очень тяжёлым последствиям и для тебя самого, и для других. Пройдёшь ускоренные курсы — это займёт год, не более, — и вернёшься обратно во всеоружии. Так нужно, Максим. Вопросы?».

Вопросов у Мака не было. Точнее, был у него один вопрос — можно ли ему взять с собой на Землю Раду? — но, поразмыслив, Максим не стал его задавать. Рада всё ещё не простила ему пандейскую историю (то есть простила, но не до конца), и он это чувствовал. И Мак поступил так, как поступали его далёкие предки, считавшие, что любовь проверяется разлукой. Поступил подсознательно: прагматичный техногенный мир Земли XXII века не уделял никакого внимания нюансам взаимоотношений между мужчиной и женщиной, и у Максима не было никакой информации по этой теме, да и быть не могло. И ему хватило слов Рады «Я буду ждать тебя» и её прощальной улыбки.

Год на Земле прошёл для Максима незаметно. Он учился, жадно впитывая всё, что было разработано специалистами планеты для подготовки её посланцев-прогрессоров, и сам превращался в прогрессора, носителя воли планеты Земля, призванного работать во славу её в чужих мирах. Именно так — за время обучения у Максима возникли серьёзные сомнения в девизе «просвещения аборигенов отсталых планет», под которым проходила прогрессорская деятельность землян. Максиму казалось, что Земля просто-напросто расширяет свою сферу влияния в космосе на манер старинных империй, и что «просвещение диких туземцев» здесь абсолютно не при чём. Он гнал от себя эти мысли — слишком уж они не согласовывались с громогласно декларируемым земных гуманизмом, — но они возвращались снова и снова, и он ничего не мог с этим поделать.