Трудно быть богом обитаемого острова

Максим ожесточённо потёр лицо. Приходится признать, отстранённо подумал он, что я не владею ситуацией, а проще говоря — не понимаю, что происходит. Кровоточащая язва вторжения расползается, горят посёлки, дороги забиты беженцами. Измождённые матери, в глазах которых застыл дикий ужас, несут на руках детей с до синевы прозрачными лицами; обочины усыпаны узлами и чемоданами, разбитыми тележками, брошенными велосипедами, опрокинутыми машинами. Над дорогами висит тоскливый плачущий крик, а дети молчат — они смотрят в низкое серое небо, где в любую минуту могут появиться летающие платформы айкров и пролить на головы людей огненный дождь. И я, человек благополучного мира, где давно забыли смердящее понятие «война», ничего не могу сделать. Я разбираюсь в нуль-передатчиках на позитронных эмиттерах, в прикладной эмбриомеханике, в технике двадцать второго века, но я ни черта не смыслю в принципах построения глубоко эшелонированной обороны, в основах боевого взаимодействия разных родов войск, в стратегии и тактике. Нам всё это давно уже не нужно — мы не воюем, мы великие гуманисты, мы видели военную форму только в музеях, и сама мысль о том, что кто-то где-то когда-то мог сделать войну, то есть убийство людей на организованной основе, профессией и делом всей жизни, вызывает у нас брезгливость. Но тогда какого чёрта мы влезли в эту кровавую саракшианскую кашу, чистоплюи? Кому и что мы хотели доказать, кого и чему мы пытались научить? Для солдат-ополченцев, сидящих в раскисших от грязи окопах, всё ясно: там, впереди, древний враг, и он зарежет твою жену и детей, если ты его не остановишь. У легионеров тоже вопросов нет — эти парни профессионалы, они дрались с островитянами годами, и будут драться до конца. А мы? Зачем мы вмешались в чужую войну и присвоили себе право определять, кто виноват, и кто должен быть наказан? Да, островитяне запредельно жестоки, но что творили имперцы на Благословенных Островах? И почему мы должны спасать от самих себя обитателей Старых Стран, а не айкров — только потому, что на островах не было ни атомной войны, ни башен-излучателей, зато есть кровавый культ бога морей, Владыки Глубин, как они его называют? Чем ротмистр Чачу лучше осатанелого командира белой субмарины, хонтийского поручика или пандейского есаула в юбке? У них у каждого своя правда, и свои враги — мы-то здесь при чём? Мы хотим их всех помирить и воспитать в духе добра? И ты думаешь, это реально?

Так, сказал он себе, отставить философию. Твоя задача — держаться, это приказ, и ты будешь держаться. А если тебе нужна мотивация чуть более конкретная, чем любовь ко всем саракшианскому человечеству, вот она: эти беспощадные морские головорезы, если их не остановить, дойдут и до столицы, а там, в столице, — Рада. Есть у вас ещё вопросы, товарищ Каммерер, прогрессор-практикант? Вопросов нет.

«Быр-быр-быр, — глухо донеслось со стороны входа в блиндаж, — бу-бу-бу». Ну что там ещё, раздражённо подумал Максим, кого там ещё принесло, и с какими вестями? Вряд ли с хорошими, массаракш…

Двери распахнулись, и в блиндаж протиснулся человек в офицерской форме — чистой, несмотря на грязь, в которой по уши тонули позиции обороняющихся.

— Бригадир Тоот, — представился он, вскинув руку к сетчатой каске. — Прибыл в ваше распоряжение, господин командующий.

И Максим его узнал — сразу, хотя виделись они мельком, и с тех пор прошло немало времени. Перед ним стоял тот самый офицер-легионер, который встретил Каммерера в тот памятный день, когда воспитуемый Аллу Зеф (именуемый тогда «рыжим хайлом», и никак иначе) доставил до изумления наивного молодого землянина (искренне рассчитывавшего на контакт с чужепланетными разумными существами) в комендатуру, и отправил Максима в столицу, предопределив тем самым его дальнейшую судьбу.

По глазам бригадира (с повышением, господин ротмистр!) Максим понял, что Тоот тоже его узнал. И неудивительно: тогдашняя их встреча было достаточно необычной, а ныне Мак Сим известен всей стране, и не только как один из ближайших помощников «теневого диктатора» по имени Странник, но и сам по себе: слухи о том, кто взорвал Центр, разошлись кругами по воде. Однако господин бригадир не подал виду — ведь Тоот был сейчас просто офицером, прибывшим на фронт исполнять свой долг. Хорошо, подумал Максим, что не все офицеры Легиона похожи на ротмистра Чачу, чтоб ему пусто было…

Судя по документам, Тоот оказался одним из «военспецов», обещанных Рудольфом, значит, ему можно было доверять. Официально он был направлен к Максиму на должность начальника штаба, и уже через полчаса Максим испытал огромное облегчение. Тоот быстро вошёл в курс дела и как-то легко и непринуждённо исправил кучу ошибок, понаделанных Максимом в силу своей профнепригодности (чего уж греха таить, давайте называть вещи своими именами). Но при этом бригадир чётко соблюдал субординацию и ни единым словом не высказал своего отношения к военным талантам командующего фронтом — Тоот просто добросовестно делал своё дело. И появился он как нельзя кстати.