Труба Иерихона

Босс остановился у алтаря и поставил свечу прямо в его центр. Изваяние из воска даже не шелохнулось в попытке упасть. Свеча ровно стояла, и когда человек в чёрном протянул над ней руку, вспыхнула и стала гореть. В этот момент храм накрыла будто тишина. Всё замерло. Не было слышно шороха карандаша девушки в сером, цоканья туфель мужчины в клетчато-бежевом и шуршания метлы юной девушки, той, что почти девочка. Она стояла не в силах шелохнуться, и из-под платка, смотрела на огонь свечи, крепко сжимая древко метлы в своих тонких ручонках. Замерла и женщина за прилавком.

Тишину прервал скрип двери, откуда-то из глубин храма. Батюшка Николай выскочил так стремительно и внезапно, что всё окружение пришло в движение.

— Стой! Нельзя! Нельзя туда свечу ставить! Не туда! К иконам надо! На алтарь нельзя!

— Не волнуйтесь отец. Ничего страшного в этом нет.

— Но это престол божий!!! — возопил отец Николай

— Именно поэтому здесь, ей самое место — ответил босс, указывая на свечу, затем он обернулся к женщине за прилавком:

— Мне ведь обязательно нужно чтобы весть дошла. Не так-ли?

Отец Николай выкрикнул:

— Настасья! Он богохульник! Уходи нечестивец! — продолжал отец Николай тираду

— Я не уйду — ответил босс.

— Настасья вызывай полицию!

Настасья достала новенький смартфон и быстрыми щелчками стала звонить.

— Нет связи. — заметил тот, что в клетчато-бежевом, подпирая при этом дверь к выходу.

Батюшка Николай собирался изречь что-то ещё, но его невырвавшийся крик, прервал голос более громкий:

— Лютер!

Лютер с открытой улыбкой развернулся от алтаря к источнику голоса и громко выкрикнул:

— Иерихон!

Со стороны колокольни спустился могучий юноша. Очень красивый и статный, в церковной робе послушника и глазами неопределённого цвета.

— Антон! Помилуй-бог, ты его знаешь? — удивлённо выкрикнул отец Николай.

Иерихон, не отвечая батюшке, прямо проследовал к старому другу и от всей души обнял его. Человек в чёрном, названный Лютером, буквально был сжат в охапку, крепкими как тиски объятиями Иерихона.

— Я ждал тебя — сказал Иерихон разжимая объятия.

— Я слышал твой зов — добродушно ответил Лютер.

— Садись. В ногах правды нет.

Иерихон и Лютер уселись прямо у подножия алтаря. Громкий, трубоподобный голос продолжил:

— Я ждал тебя Лютер. Думал уж не придешь.

— Как я мог. Мне и самому хотелось тебя увидеть. И наконец-то вырваться из всей этой суеты. Хоть на пару минут.

Иерихон задумчиво и спокойно посмотрел вдаль. Казалось его взгляд прошел прямо сквозь стену здания и унёсся далеко в пространство.

— Мне тоже. Взять, просто и отдохнуть от всего, да посидеть вот так. Поговорить о том, о сём. О чём-нибудь неважном. Простом и будничном.

Лютер усмехнулся. Оба смотрели прямо перед собой, но их связь прослеживалась без нарочито показательных моментов, вроде похлопывания друг друга по плечу, всяких разных ужимок, рассеянных улыбок, и прочих невербальных жестов, что свойственны как правило приятельской беседе. Всё читалось в простой и ровной осанке, прямому взгляду, и руках, аккуратно сложенных на коленях.

— Как папа?

Иерихон с лёгким сарказмом ответил:

— Волнуется. Как-же ещё. Ты ведь в своём репертуаре. Как всегда. . жжешь

— Вот, давай не будем тут. . — начал было Лютер

— Да ладно. . — затянул Иерихон — за две тысячи лет таких дел наворотил, только держись, и не надоело тебе?

— Надоело, скажу честно, но такой уж у меня характер — несколько сухо и может чуть устало, ответил Лютер.

— Вот и мне надоело. Вечно какие-то планы! Махинации! Интриги! Один тебе, другой мне! Возишься как гужевая лошадь, сутками. . сотен. .тысяч. .лет. . а тебе охапку сена — выговорившись, закончил Иерихон.

— Ну надо-же! Нас всё-таки прорвало. Дааааа. . видно, не мне одному осточертело — провторил Лютер

Иерихон чуть склонил голову к собеседнику:

— И опять мы о работе.

— И то верно. Так ты давно у отца был?

— Давненько. Ноооо. . я хоть иногда заглядываю. .

— Ну да. Меня-то он не пускает. . — в голосе Лютера как будто проскочила злость, не тяжёлая и порывистая, не глухая и затаённая, а возможно чуть горькая, как давно забытое чувство старой обиды, обиды, которую уже толком и не помнишь, но всё-же изредка, в минуты раздумий, вспоминаешь.

— Тебя то он как раз и пускает. Я думаю, обрадуется даже. Уверен. .по крайней мере. . думаю. . что обрадуется. Знаешь ты заскочил бы. .

Лютер поймал паузу Иерихона, но не стал сразу её отпускать, а протянул немного на языке и ровно сказал:

— Да не могу я. Он начнёт опять учить. Наставлять. — и уже живее — Давай! Вместе со всеми! Ты ведь можешь! Я то могу! Может не хочу! А может и хочу. . Я не знаю.

Лютер кажется ушел куда-то в себя.

— Вечно ты о своём «я». Оно у тебя на первом месте.

— А, что в этом плохого?

— Да ничего. У многих оно на первом месте. Посмотри на улицу — Иерихон указал к выходу — Там все такие. Мотивация. Лидерство. Личные качества. Будь лучшим. Будь успешным. Будь первым. Подай голос. А в итоге. .

Лицо Лютера изменилось в гримасе какого-то беззвучного и равнодушного смеха.

— В итоге, а что в итоге?

— В итоге задолбало. Пришли к тому, с чего начали.