Тропы «Уральского следопыта»

16 июня 1835 года уникальный изумруд отправился в дальнюю дорогу. Проделав путь почти в две тысячи верст, почтовая тройка 11 июля 1835 года прибыла в столицу и остановилась на Большой Миллионной — около здания Департамента уделов, в котором находилась и квартира Перовского. Ящики с изумрудами внесли в служебный кабинет Перовского и там распечатали. При вскрытии, как об этом говорят архивные документы, присутствовали двое: мастеровой Григорий Пермикин и вице-президент Департамента. Целых две недели — с 11 по 25 июля — Пермикин сортировал камни. Затем часть изумрудов отправили в Кабинет Е И В, другую оставили в распоряжении Департамента уделов.

Вице-президент познакомился с отчетом Ярошевицкого о ревизии Екатеринбургской гранильной фабрики. Документ этот был составлен с отменной ловкостью — он позволял сделать любой вывод. Можно было обвинить командира фабрики в злоупотреблениях, а можно и не обвинять — все зависело от точки зрения. Перовский был странно великодушен — он не дал никакого хода отчету Ярошевицкого.

Казалось, гроза пронеслась мимо. Так показалось и Главному горному начальнику уральских заводов, который в августе 1835 года ходатайствовал перед Кабинетом Е И В «о награде обер-гиттенфервальтера Коковина за беспорочную долговременную его службу, непоколебимую добрую нравственность и знание своего дела по управлению фабрикой следующим чином».

Слухи об уникальном изумруде дошли до придворных кругов. И естественно, появились желающие полюбоваться чудесным кристаллом. Однако фунтового изумруда, а вместе с ним и некоторых других самоцветов не оказалось ни среди камней, переданных Кабинету Е И В, ни среди тех, что остались в Департаменте уделов. Об этом сообщили министру императорского двора, и тот поручил разобраться в деле Ярошевицкому, поскольку Перовского в Петербурге не было.

Ярошевицкий кропотливо сверяет свою опись с обеими группами камней и не находит среди них не только фунтового изумруда, но и четырех лучших аквамаринов. Но зато — странная вещь! — всех изумрудов уже не 661, как значилось в его описи, а 670 — появились лишние. И изумрудных искр не 1103, а 1108. Ярошевицкий пишет об этом рапорт министру, но не успевает его отправить — в Петербург возвращается Перовский и забирает рапорт у своего подчиненного: он сам выяснит эту странную историю.

Рапорт Ярошевицкого так и не был отправлен министру. Он остался в бумагах вице-президента Департамента уделов и до сих пор хранится в Ленинградском архиве. К рапорту приложена объяснительная записка Перовского (на каждой бумаге должна быть резолюция — вице-президент любил порядок): рапорт не отослан по причине того, что Ярошевицкий выехал из Петербурга по служебным делам(?!). А на самом рапорте позже сделана приписка: «Отношение сие не состоялось». И все. Таким образом документ этот канул в бумажном океане.

Мало того, Пермикина Перовский тоже срочно откомандировал в Екатеринбург. В столице не осталось никого, кроме Перовского, кто мог бы дать какие-то объяснения по делу об исчезновении изумруда.

А между тем в высшем обществе уже поползли слухи о пропаже. Строились самые фантастические предположения, рождались подозрения. В начале ноября 1835 года вернулся в Петербург из заграничной поездки Николай I, и министр императорского двора при первом же докладе сообщил ему о происшествии. Поискам уральского изумруда придали государственное значение: император огорчен, он повелевает немедленно найти столь ценный камень.

Любой, самый неискушенный следователь, если бы ему поручили дело, понял бы, что следы ведут к Перовскому: путь изумруда обрывается около него. Почему же больше ста лет на Коковине лежит клеймо похитителя? Да потому, что следователем оказался… сам Перовский! Оказался, конечно, не случайно. Он действует хладнокровно и нагло. Сам предлагает императору свои услуги. Он лично займется поисками пропавшего изумруда — пусть только ему не мешают.

Так появился следующий документ: