Тропою Толтеков

— Странно, неужели этот гость сделал какую-то пакость со мной? — озабоченно пробормотал себе под нос старик и задумался, пытаясь вспомнить события последних дней. С некоторым страхом он обнаружил, что где-то внутри себя он стал другим. Он стал по-другому относиться к окружающему. В нем появилась какое-то спокойствие и уверенность, вместо того сомнения в своих силах и страха перед приближающейся смертью. Он почему-то не запаниковал, обнаружив признаки прогрессирующего склероза. Чем дольше он прислушивался к себе, тем больше понимал, что он… вроде как и не он. Изменилось что-то базовое и эта основа, это другое Я постепенно срасталось с ним, захватывая его суть…

…Женька опять сидел перед внуками и соображал: "Что же я, так и не поговорил с Николаем? Или опять во мне профессор проснулся?" Ответ пришел сам собой. Он вдруг вспомнил разговор с «сыном» и дальше пошло легче. Он, пусть и с трудом, но «вспоминал» нужные события, происходившие с Константином. Вот и сейчас он сообразил, что нужно еще час поразвлекать внуков, и позвал их заняться оставленными со вчерашнего дня делами…

Так и потянулись эти кошмарные дни, полные раздвоенного сумасшествия, борьбы со старческими недугами и ненавязчивой подготовкой родственников к своему уходу. Женька вдруг осознал, насколько окружающие любили старого профессора, и несмотря ни на что, его уход будет серьезным ударом для них. Поэтому он считал своей обязанностью смягчить, насколько только это возможно, предстоящую потерю. Уже первым же вечером, он «вынырнув» из-под профессорского суррогата и увидев перед собой немолодого человека, весьма похожего на Константина Алексеевича, не стал откладывать серьезной беседы. Вспомнив, что только что говорил ему от имени старого отца, он перевел беседу на важную тему, используя те же доводы, что и с правнуками. Пусть лучше считают, что он повредился умом, но услышат все его напутствия сейчас. В понедельник утром они поймут, что он говорил правду…

Такую же беседу ему пришлось провести еще дважды с наиболее близкими профессору людьми: внучкой — мамой двух юных компьютерных специалистов, и дочкой, сестрой Николая. И пусть взрослые были менее доверчивы, но все равно они были подготовлены, насколько это только было возможно.

Он временами всплывал из глубин тела, звонил Булю, инструктировал того и выслушивал советы сам. Так напугавший его поначалу эффект абсолютной раздвоенности постепенно стирался. Женька все больше помнил детали профессорской жизни, но одновременно суррогатная личность бывшего хозяина тела брала верх, и Женька все реже выкарабкивался к действительности. Ему удалось поучаствовать во все усиливающихся индейских кошмарах профессора. Здесь, правда, было неясно, кому снились сны, так как Женька мог просто вспоминать их через Костину личность. Вообще, внутренний мир этого тела был не меньшим кошмаром, чем его сны. Единственной надеждой было то, что скоро все это должно было кончиться. Буль сообщал, что вероятностная дата его смерти все лучше просматривается на изнанке, вися несмываемой печатью на его теле.

Несколько ночей Женя еще просыпался в холодном поту и вспоминал эти жуткие гротескные создания, рассевшиеся на пирамидах, но потом Костина сущность взяла почти полный контроль над телом и памятью. Ничего нового во снах не было, это было явное зомбирование умирающего с настройкой на определенную картину. Сознавая это, Женька не сопротивлялся, даже наоборот, пытался проникнуться мыслью о необратимости этой сцены.

В последний день он только один раз сумел вынырнуть своим сознанием и сразу поспешил проверить — все ли идет, как надо. Звонок Булю убедил, что со стороны астрала все было в порядке. Ангел еще раз подтвердил готовность поддержать близких профессора и передал привет от счастливого Костика. Кратко упомянул, что на Сэйларе все в порядке и вновь напомнил, чтобы Женька, умирая, не высовывался из Костиной сущности. После разговора Женя прошаркал по комнатам и обнаружил, что компьютеры были унесены. "Все правильно, значит, Косте поверили или хотя бы не стали перечить старику" — подумал он и, взяв автоматический манометр, смерил давление. Прибор с двух подкачек выдал 180 на 120. "Процесс пошел" — он старался не волноваться. Это могло бы ускорить дело, а ему не хотелось никаких отклонений.

Но мысли волей-неволей крутились вокруг одного и того же: "Что его ждет? Может, это последние минуты его осознанного существования"? Он запретил себе думать о чем-то другом, особенно — о ней. Но как сейчас ему не хватало ее! Его согревала только одна мысль: в любом случае, она не останется одна, как и их маленький ангелочек. В этом он успел убедиться: даже частично скопированная личность Кости была настолько реальна, что до сумасшествия, действительно, был всего один шаг. Что же говорить о его полной копии, хранящейся где-то в закромах СР? Все — все, что можно он сделал. Надо отдавать власть Косте. Женька заставил себя сконцентрироваться на последних воспоминаниях старика…

***