Тропа Кайманова

— Товарищ капитан, за ваше отсутствие на границе в районе сто двадцать седьмого знака заставы Аяк-Кала мною при поверке нарядов задержан с помощью рядового Варени нарушитель государственной границы.

— Поздравляю, товарищ Ковтун, — сказал приятно удивленный Андрей и подумал: «Везет же! Первый день на строевой должности, только послали на усиление заставы, и — на тебе! — нарушитель прямо в руки пришел». Но червячок сомнения все же шевельнулся в его душе: уж очень подозрительным показалось ему такое совпадение.

Задержанный — по виду забитый, перепуганный бедняк, случайно угодивший на нашу сторону, — производил самое жалкое впечатление.

Но задержание есть задержание. Ковтун уже доложил старшему лейтенанту Ястребилову, Ястребилов — полковнику Артамонову. О задержании знал начальник войск, причем в обычной формуле: «Нарядом оперативного поста Аргван-Тепе капитана Самохина задержан нарушитель государственной границы».

— Ну что ж, поздравляю вас, техник-интендант, — сказал Андрей и пожал руку своему заместителю.

«Если так дальше пойдет, — подумал он, — может быть, удастся и с ним, не хуже чем с Галиевым, службу наладить».

И хотя он предельно устал, решил не откладывать разговор с задержанным.

— Давайте попытаемся допросить нарушителя. После обязательного перечня вопросов: кто он, откуда, где живет, — Самохин, узнав, что имя задержанного Шевкат, спросил, что привело его на нашу сторону.

Немного разбираясь в курдском языке, особенно после истории с коноводом Оразгельдыевым, Андрей никак не мог взять в толк, почему задержанный все время повторяет слово «плуг», а переводчик Вареня это слово даже не упоминает, пытаясь представить Шевката опасным главарем контрабандистов, на коего Шевкат вовсе не был похож.

«Кто его знает, внешность обманчива, — раздумывал Андрей, — может быть, так удачно притворяется?»

Ничего не добившись, Самохин отправил Шевката в комендатуру, где, собственно, и должны были допросить задержанного.

Мучась сомнениями, Андрей вызвал к себе переводчика Вареню.

— Вот что, Гриша, — предложив ему сесть, сказал Самохин. — Служим мы с тобой вместе не первый месяц, всякое у нас бывало. До сих пор ты был мне понятен, и я уважал тебя за правдивость. А вот сегодня что-то, мне кажется, не все ты рассказал, как там у вас дело было. Что-то ваш нарушитель все толкует про какой-то плуг.

Вареня попытался было уклониться от объяснений, вытянув шею, глянул в окно, увидел, как техник-интендант в курилке угощал собравшихся вокруг него солдат папиросами, рассказывая, по-видимому, подробности сегодняшнего задержания.

Определив, что расстояние до Ковтуна достаточное, Вареня поднял свои ясные очи на Самохина и, явно мучимый раскаянием, тяжело вздохнул.

— Ну что молчишь? Говори. Какая там у вас была закавыка? — нажал на него Андрей. — Судя по вашему нарушителю, он вроде бы к нам и не собирался.

— Та закавыка була, товарыщ капитан, — признался Вареня. — Тике вы никому не кажить. Бо тоди и вам попадэ.

«Ничего себе «не кажить», — подумал Самохин. — На первом же допросе в комендатуре, где переводить будет Сулейманов, все станет ясно».

— За что же попадет? — спросил он.

Вареня снова вздохнул, потом, видимо решив, будь что будет, стал рассказывать:

— Иван, як прыйихав, пробачтэ, я розумию, тэхник-интендант Ковтун, як прыйихав, вы и пойихалы на разъезд. Вин и каже: «Пишлы до граныци, якого-нэбудь, хочь ледащего, нарушителя спиймаемо». «Як же ж, — кажу, — ты його спиймаешь, колы воны нэ ходють?» А вин каже: «Як шо захоче, так прыйдэ...» «Ну а як вин нэ захоче?..» «Захоче, — каже Ковтун, — мы його спиймаемо на жывця».

Андрей молча слушал, начиная догадываться, что произошло.

— А тут с заставы Аяк-Кала гукають [32], — продолжал Вареня, — давайтэ хлопцив у наряд на усиление. Тэхник-интендант им по телехвону и каже: наряды дам и поверять их сам пиду, ще й переводчика Вареню з собой визьму... Ну пойихалы мы. На заставу прыйихалы, там ради: охвицер поверять наряды пишов. У их там старшина головным на застави... Далы нам участок: «От тут по дозорной тропи и гуляйтэ». Старшина заставськый пишов дали [33]наряды разводыть, а мы з Ковтуном з киломэтр пройшлы по тропи, а тоди вин и каже: «Он бачишь, турунга? Я на оцией застави був и попримэчав, за отией турунгой на поли стара борона та плуг лэжать». «Ну и шо, — кажу, — мы ж с тобой не боронить та не пахать прыйихалы?» «Э-э, — каже, — дурэнь ты. У иранцив желиза нема?.. Нема... От и примечай...»

Ну узялы мы той плуг та борону, прычепылы их бичевкой до коней. Иван и бичевку дэсь узяв. Пойихалы до самой граныци. Я свою гимнастерку Ивану отдав, шоб погони булы рядови, сам у исподней рубахи. Иван паше, а я бороную, писни спиваемо, шоб було на тией сторони чуть. Там и покынулы метрив за пьятьдесят от граныци плуг та борону, ще й бичевку прывъязану до их, сами на коней, по тропи и поихалы, як на заставу... А колы солнце заходыть стало...

— Он пришел за плугом, — закончил Самохин, чувствуя, что уже не гнев, а тихое отчаяние охватывает его.

Всего можно было ждать от Ковтуна, но чтоб до такого додуматься!..