Трон фараона

Но вот прошел и этот день, прошла и ночь. Утром вдали показался великий город древнего Египта, колоссальный Мемфис, столько столетий считавшийся самым большим городом мира. В золотистом тумане видны были очертания его высоких храмов, тонкие иглы обелисков, зеленеющие рощи и сады. В этом месте Нил уже походил на большую улицу — до того оживлены были воды его судами всех видов. Местами наблюдалось такое их скопление, что барке Меренра приходилось задерживать ход и, искусно лавируя, пробираться среди других судов, как пробирается пешеход в переполняющей улицу шумной и суетливой толпе. И тут едва не разыгралась катастрофа: по Нилу, поднимаясь вверх по течению, шла большая пышно убранная военная барка, над которой развевались пестрые знамена и султаны из страусовых перьев. Этой великолепной барке прокладывали дорогу сторожевые суда, сгоняя все встречные лодки с фарватера. Увидев раззолоченную барку, Оунис задрожал, и руки его сжались в кулаки, а глаза грозно засверкали.

— Что с тобой, мудрый? — обратил внимание на его волнение Меренра.

— Он! Он! Тот, который восемнадцать лет… на троне… украденном у… настоящего фараона! — задыхаясь от гнева, промолвил Оунис, показывая на скользившую уже в расстоянии нескольких десятков локтей барку.

Кровь бросилась в лицо Меренра. Он оглянулся и увидел, что посередине барки возвышается убранный драгоценными тканями помост, служащий подножием трону. На этом троне, под балдахином из страусовых перьев, восседал неподвижно, словно не живой человек, а статуя, вся почти сплошь покрытая украшениями из чеканного золота и драгоценных камней, высокий старик лет пятидесяти с бледным гордым лицом.

Прежде чем кто-нибудь успел сообразить, в чем дело, Меренра схватил лежавший возле него тугой лук, положил на тетиву стрелу… миг — и стрела полетела бы, неся смерть гордому владыке Египта. Но Ато с быстротой молнии вышиб стрелу; тетива жалобно зазвенела, и лук выпал из рук Меренра, схваченных железными руками подоспевшего Оуниса.

— Безумец! — воскликнул старый жрец, увлекая пылкого сына Солнца с палубы в каюту. — Безумец! Ты не мог убить его: расстояние слишком велико, и он в кольчуге. А весть о покушении была бы сигналом к кровавой резне. Мы были бы открыты, схвачены… И это на пороге к достижению нашей цели!

С трудом удалось Оунису успокоить Меренра. К счастью, выходка Меренра осталась никем не замеченной. Но надо было обезопасить себя от возможности повторения подобных случаев, когда пылкий юноша действительно мог поставить на карту все и, конечно, проиграть решающую игру. Посоветовавшись с Ато и Нефер, Оунис решил, что по прибытии в Мемфис он немедленно распустит гребцов лодки, разослав их по окрестностям, чтобы оповестить сторонников юного фараона о его прибытии и о том, что войска должны собраться в пределах строений, окружающих пирамиды Джосера.

До поры же до времени Меренра должен скрываться от сыщиков Пепи. Но где скрываться? Трудно найти лучшее убежище, чем кварталы для чужеземца. Коренные египтяне всегда сторонились чужеземцев, избегали общения с ними, представители высших каст считали для себя унизительным вступать в разговор с каким-нибудь «дикарем» — так египтяне высокомерно называли всех, не принадлежащих к их гордой расе.

Правда, там почти постоянно совершались ограбления пришельцев, а иногда и массовые убийства, сходившие преступникам почти всегда безнаказанно, ибо закон ограждал только своих, египтян. Но эту опасность можно было предотвратить, заплатив условленную сумму старейшинам «касты воров» и тем гарантировав себе безопасность на определенный промежуток времени. Да, кроме того, Ато обещал держать вблизи жилища небольшой отряд испытанных воинов.

Не дремала и Нефер — этот добрый гений юного сына Солнца: под ее руководством старый жрец превратился в типичнейшего нищего, странствующего по улицам столицы за сбором подаяний. Меренра стал незаметным рыночным рабочим — носильщиком тяжестей, а сама чародейка преобразилась в уличную врачевательницу и продавщицу всеисцеляющих снадобий и амулетов. Ее движения стали развязными, голос звонким и крикливым, глаза блестели, а нескольких капель какой-то жидкости из ее запаса специй для косметики оказалось достаточным, чтобы атласная кожа ее прелестного лица и обнаженных почти до плеча рук потемнела, словно сожженная лучами южного солнца.

Оунис настолько освоился со своей новой ролью, что самый опытный шпион фараона не заподозрил бы в музыканте, несшем оригинальный барабан в виде глиняного горшка, прикрытого туго натянутой кожей дикого осла, гордого и энергичного воспитателя Меренра. Да и Меренра, которого все занимало и который глазел, как ребенок, на величественные здания многочисленных храмов и дворцов Мемфиса с жадным любопытством, ничем не выдавал себя.