Трон черепов

– Значит, препятствия тебя не смущают? Ты говорил, что брак – дурацкое дело, а теперь заключаешь его всякий раз, как я отвлекусь.

– Я хотел обсудить с тобой, – усмехнулся Рожер. – Помнишь, в ночь сбора? Но появилась Ренна…

– И у нас возникли заботы посерьезнее, – согласилась Лиша.

– Сперва я колебался, – признался Рожер. – Ни разу не думал о Кендалл в этом смысле. Честное слово.

Он уставился на свои руки, подыскивая слова для выражения чувств. Скрипкой он сделал бы это запросто, но ноты всегда давались ему легче слов.

– Эта штука, которая во мне. – (Жалкое начало.) – Это… сродство с демонами, воздействие на них музыкой – вы с Арленом хотели, чтобы я ему учил. Так вот, Кендалл – единственная, кто по-настоящему врубается. Жонглеры, даже Аманвах и Сиквах, улавливают мотив и повторяют ноты, но они… не чувствуют, как Кендалл. Когда мы играем вместе, это выходит за грань и возникает близость, как в браке. А если вчетвером, то это, мать его, хор серафимов. – Он улыбнулся. – Желание после этого целоваться вполне естественно.

– Так целуйся! – воскликнула Лиша. – Ночь, да хоть тупо сношайтесь! Это никого не касается, кроме вас и твоих жен. Но брак…

– Я же сказал, нам не нужно благословение рачителя. Кендалл – моя ученица. Жить с нами для нее совершенно нормально. Скоро она получит лицензию жонглера, и мы пригласим к себе Луси. У нас всяко лучше, чем в сарае, где они ютятся.

– По-твоему, никто не заметит?

– Конечно заметят. Весь город заговорит о Рожере и его гареме. Я сам пущу сплетню.

– Зачем? – спросила Лиша. – К чему устраивать скандал?

– Затем что он все равно разразится, хочу я этого или нет, – ответил Рожер. – Аманвах и Кендалл заключили сделку, не спросив меня, и она такова, что только дурак ее сорвет. Поэтому пускай народ болтает, будем привыкать. Я все равно заставлю себя любить, и, когда Кендалл понесет, никто не удивится, что я признаю ребенка.

– Чьи это речи – твои или Аманвах?

Рожер воздел руки:

– Будь я проклят, если знаю.

Была полночь, когда Рожер наконец ушел. Лиша провожала его взглядом, пока он шел по двору, и прикидывала, что скажет Луси.

«Если Кендалл так хочет, тебе ее не остановить, – заявит она и помедлит, чтобы улеглось потрясение. – Все, что ты можешь, – отсрочить свадьбу и понадеяться, что девочка образумится. Согласиться на переговоры, но потребовать нелепых вещей…»

Она встряхнулась. Все можно обдумать и утром, время найдется. «Если я лягу сейчас, у меня будет шесть часов до того, как вернется с детьми Уонда и на крыльце затопочут».

Лиша закрыла дверь и направилась в спальню, оставляя за собой след из шпилек и туфель. Когда она вошла, платье падало, а поддетая шелковая сорочка могла сойти за ночную рубашку. Лиша забралась в постель, забыв даже о вечернем туалете. Лицу и зубам придется несколько часов потерпеть.

Казалось, что она только-только сомкнула веки, когда в дверь застучали. Лиша резко села, дивясь, насколько быстро пролетела ночь.

Но затем открыла глаза и увидела, что спальня по-прежнему погружена во тьму и только чуть освещена метками.

Колотьба продолжалась, пока Лиша кое-как оделась и заковыляла из комнаты. Она умышленно не воспользовалась хора, желая естественного сна, и сейчас чувствовала себя хуже, чем памятным утром, когда напилась на свадьбе Арлена. От каждого удара по дереву у нее раскалывалась голова.

«За дверью кто-то или истекает кровью, или хочет истечь». Не скрывая раздражения, Лиша открыла и обнаружила на крыльце мать.

«Создатель карает меня, – подумала она. – Других объяснений нет».

Элона окинула ее взором с головы до пят – усталую, разозленную.

– Ты, девонька, чуток нагуляла вес. Люди уже шепчутся, что у графа может появиться наследник.

Лиша скрестила руки.

– Слухи, которые ты, безусловно, подогреваешь.

Элона пожала плечами:

– Там подмигну, тут намекну. Ничего, что можно предъявить мировому судье. Ты, Лиша, напившись, положила клаты на стол и трахнулась с графом перед его кучером. Поздно спорить.

– Мы не делали этого перед… – начала Лиша, но осеклась. Зачем она вообще отвечает? Постель продолжала манить. – Матушка, почему ты здесь среди ночи?

– Ха, да сейчас едва за полночь, – сказала Элона. – С каких пор ты так рано ложишься?

Лиша вздохнула. Справедливое замечание. В ее обычае было принимать посетителей в любое время суток, но большинство предварительно сообщало о приходе.

Элона устала ждать приглашения и протолкнулась мимо Лиши.

– Короче, девонька, поставь чайник. Ночи становятся холодными, как сердце подземника.

Закрыв глаза, Лиша досчитала до десяти, после чего заперла дверь и заново наполнила чайник. Элона, понятно, и пальцем не пошевелила, чтобы помочь. Когда Лиша принесла поднос, мать сидела в гостиной. Кресло-качалку Бруны никак нельзя было счесть удобным, но Элона уселась в него хотя бы потому, что знала: его любит Лиша. Сама она, сохранив достоинство и сев прямо, устроилась на диване.

– Мама, зачем ты пришла?

Элона отпила чаю, скорчила недовольную мину и добавила три куска сахара.

– У меня есть новости.