Тролльхеттен

Потянулся, чтобы поставить миску на пол, и тут обнаружил, что левая рука больше не прикована. Наручник на ней сохранялся, а вот самодельный штырек вышел из крошащейся кладки и теперь болтался на левой руке. Конечность была покрыта багровыми ссадинами, так что не было сомнений, каким образом штырек покинул стену. Пиночет сам же его и вырвал, мечась в конвульсиях.

Не веря, он поднес руки к глазам. Грязь под ногтями, желтоватая нездоровая кожа. Он что, свободен?

— Свободен… — выдохнул Николай.

Посмотрел на Стрыя. Тот бледный, под глазами черные круги, но дышит. Пиночет подполз к напарнику (что далось ему с некоторым трудом, так что ему на ум пришла вдруг собственная детская фотография на которой он в возрасте шести месяцев пытается одолеть ползком необъятную длину старенького дивана), тогда, он, вероятно, прикладывал схожее количество усилий.

Ухватился за Стрыев наручник и дернул — ноль эффекта. Никаких сил, ни веса.

Он отпустил наручник и с сомнением посмотрел на Стрыя. Оставлять его здесь как-то не хотелось. Но, с другой стороны, если он все равно не транспортабельный… В конце концов, Пиночет нашел компромисс, и убедив себя, что он только отправляется на разведку, пополз к двери, отчаянно надеясь, что она не заперта (а у него были основания так полагать, потому что он ни разу не слышал, чтобы за ней щелкал замок).

Пиночет навалился всем весом на железную дверь, и она вяло и нехотя стала открываться. Сверху пал сероватый дневной свет и одуряющий поток свежего воздуха. Некоторое время Пиночет постоял так на всех четырех, наслаждаясь бытием, а потом пополз вверх по крутым бетонным ступенькам. Насколько он помнил, погреб находится под гаражом, а ступеньки кончаются довольно узким лазом. Судя по всему, сейчас он был открыт.

Содрогаясь от усилий Пиночет потащил свое упорно сопротивляющееся тело наверх. На середине пути (на шестой из двенадцати ступеньке) его слуха достигло немелодичное пение. Низкий рыкающий голос медленно и удивительно фальшиво выводил популярную мелодию. Еще звякал металл и что-то еле слышно жужжало.

Обдумав своими до сих пор ватными мозгами ситуацию, Васютко решил все-таки выглянуть. Когда он наполовину высунул голову из проема, ему открылось непритязательное, но удивительно неприятное зрелище.

Помещение гаража было почти пусто. Обе створки ворот открыты, и серый свет пасмурного дня освещает жирные масляные пятна на полу. За воротами кипит далекая городская жизнь, частично перекрываемая ржавым жигулем сторожа, поставленного носом к гаражу. Заляпанные грязью фары машины холодно поблескивали.

У правой стены гаража стоял в окружении свежих стружек верстак, с него свешивался длинный черный провод удлинителя, который змеился по полу и заканчивался штепселем, воткнутым в белую пластмассовую розетку. Над верстаком склонился охранник в своем порванном камуфляже. Вот только с тех пор как Пиночет его видел последний раз, комбинезон успел изодраться еще в нескольких местах, и, к тому же, вся спина сторожа теперь была заляпана бурой засохшей жидкостью, расходящейся широким веером брызг между лопатками. Вид у охранника был еще тот, казалось, его комбинезон подобран на ближайшей помойке. Но тут Пиночет заметил еще кое-что, что еще более понизило его и так невысокое настроение.

На верстаке разлеглась электропила с цепным приводом. Ее оранжевый кожух был вскрыт, и в обнажившихся стальных кишках с увлечением копался охранник. Все так же напевая песню, он что-то приладил внутри пилы, потом со щелчком захлопнул кожух и приподнял инструмент над верстаком. Придавил кнопку включения и пила заработала с веселым энтузиазмом безнадежного маньяка. Острые зубья с шипением кромсали воздух.

Охранник удовлетворенно кивнул и пару раз провел работающим инструментом в воздухе, явно наслаждаясь бешеным мельканием цепи. Потом резко развернулся и посмотрел прямо в глаза Пиночету.

Тот ужаснулся — охранник разительно изменился за те несколько дней, что Николай пребывал в своем демонизированном варианте нирваны. Черты лица его укрупнились и почти полностью поросли густой бурой шерстью. Глаза стали округлыми, светло-карими, почти желтыми. Нос сплющился и обрел какое-то сходство с обезьяньим, может быть, как у гориллы. А рот превратился в широкую пасть, в которой вперед выдавались чудовищные клыки. Охранник попытался улыбнуться, но видно было, что мышцы его лица уже утратили львиную долю подвижности, поэтому он просто задрал верхнюю губу в веселом оскале.

— Проснулся? — невнятно рыкнуло это веселящееся чудовище, и широким шагом, не опуская пилы, направилось к Пиночету.

Тот дернулся было из погреба, но обросший шерстью охранник уже отрезал все пути к бегству.

— Больше не нужно кормить! — провозгласил он громогласно, но с изрядной долей шепелявости, — не нужно убирать! Потому что… пришло время!!!