Этот охранник… нет, это чудовище почему-то находило удовольствие держать их здесь, в этом сыром гнусном подвале. Который располагался как раз под гаражом их похитителя. Неделю (страшно подумать!) назад, схватив за шиворот, охранник выволок напарников из полыхающего здания. Но не отпустил, а запихнул их в свою машину — старенькие Жигули. После чего залез сам и резко тронул машину с места. Ехали в Нижний город с максимально возможной скоростью. Машину кидало на ухабах, подвеска угрюмо скрипела и жаловалась на судьбу. Когда переезжали мост, Стрый на ходу открыл дверь и попытался выброситься наружу, но их пленитель без особых усилий поймал его опять же за шиворот и затащил обратно, прошипев сквозь зубы:
— Тебе это дорого будет стоить, припадочный.
На взгляд Пиночета Стрый-то как раз припадочным не был, не то что этот тип в камуфляже.
Он привел их сюда. Посадил на эти матрасы и приковал к стене наручниками так, что кольца больно врезались в кожу. Потом он остановился у порога и долго оценивающе смотрел на сидящих. Надо сказать, что Пиночету этот взгляд очень и очень не понравился. Так, наверное, смотрят в магазине на подходящий кусок сырого мяса.
— Что вам надо? — спросил Васютко в лоб.
Но охранник только покачал головой и молча покинул помещение.
С этого и началось их заточение. Некоторое время спустя (по самым общим прикидкам — часов через десять-двенадцать) этот тип появился вновь. В руках он держал две эмалированные миски с обколотыми краями, полные какой-то мутной баланды. Еще он принес эмалированный же желтый сосуд, в котором прикованные быстро опознали больничную утку. Увидев утку, Пиночет испуганно задергался и затараторил:
— Да что же это… Что… что ты собираешься делать.
— Я отстегну тебе правую руку, — спокойно молвил охранник.
Пиночет, содрогаясь, обдумал фразу и не сразу понял, что речь идет о наручниках, и никто не собирается лишать его конечности.
— И ты сможешь сделать все свои дела, — продолжил охранник, — но не вздумай пытаться достать меня, тебе этого и с двумя руками не удастся.
— Я не буду, — пообещал Пиночет.
— Вот и хорошо.
После чего он ушел, оставив на полу возле матрасов обе миски. Косясь на Стрыя, Васютко использовал утку, потом подумал и передал ее напарнику. Тот пробовал возражать по поводу того, почему не ему первому, но Пиночет злобно прошипел:
— Ты чего споришь?! Нам о спасении надо думать, а ты морду отворотил!
Не глядя больше на притихшего напарника, Пиночет подтянул к себе миску. Так и есть: мутный бульон с кусочками сероватого вываренного мяса. Наверное, не говяжьего. Дух от миски шел омерзительный. Кроме того, о ложках их чудовищный пленитель не позаботился. А лакать по-собачьи? Нет уж!
Лампочка под потолком горела все время, слепила глаза, а лежать было возможно только на спине. Еще можно было сидеть, но тогда кирпичная кладка больно врезалась в тело.
— Все, — сказал Стрый и ногой отпихнул утку подальше, в центр комнатушки, где сложных форм сосуд и остановился, как некий монумент с выставки современного искусства. От нее исходил характерный запах, который мешался с миазмами из мисок и приобретал еще более резкое амбре.
— Колян… — спросил Стрый через некоторое время, — как ты думаешь, зачем он нас сюда посадил?
Пиночет не ответил, он был в думах. Кроме того, клопы — мерзкие маленькие насекомые с черными спинками и блестящими бусинами глаз. Они крошечными слониками передвигались по матрасу и потихонечку забирались в складки Пиночетовой одежды. Об их присутствии он узнал только тогда, когда первый хоботок вонзился ему в кожу. К счастью, одна рука у него еще была свободна, и крошечным кровопийцам настал конец. Но только тем, до кого он смог дотянуться. Остальные, угнездившись преимущественно на спине, безнаказанно пускали ему кровь.
И потянулись долгие и однообразные часы, заполненные борьбой с насекомыми, созерцанием одинокой, но мужественно несущей свет, лампочки, да отвлеченными думами. Пиночет не верил, до сих пор не мог поверить, что они очутились в такой глупой ситуации. Да, опасной, и, может быть, безнадежной, но насколько идиотской! Николай даже пару раз хихикнул, представив себя со стороны. Но этот смешок тут же угас.
В конце концов, Пиночет задремал.
А когда очнулся с тяжелой гудящей головой, то почувствовал — что-то изменилось. Свет лампочки стал ярким, он резал глаза и выжимал из них слезы. В затылке постукивало, словно там работал маленький, но очень активный отбойный молоток. Тело ныло от неудобной позы, а еще очень чесалось. Да, такой неприятный зуд, спрятавшийся под кожей.
Пиночет поднял свободную руку и яростно почесался, поминая кровожадных насекомых недвусмысленными словоформами. А потом рука его потрясенно застыла, потому что он понял, что насекомые тут совсем не причем.
Чесотка, легкая лихорадка, боль.
— Ой, нет… — простонал Николай с вселенским отчаянием. В голосе его было столько тоски и горечи, что выглядел он неким второсортным актером, явно переигрывающим на сцене.