Тролльхеттен

Звонническая закончилась, и «Сааб», не снижая оборотов, начал выруливать на Змейку. Обе оси машины сорвало в дикий затяжной занос, шины бешено скребли асфальт, сгорающая резина оборачивалась сизым дымом. Багажник авто величаво несся на фасад здания Дворца культуры, но водитель черной машины был ас из асов, выведя «Сааб» из гибельного скольжения в полуметре от очередного фонарного столба. С резким хлопком покрышки оттолкнулись боковинами от высокого бордюра, и автомобиль, завывая, как обезумевшая баньши, унесся вверх по улице.

Ругаясь, на чем свет стоит, Дивер вдавил тормоза, и их стало разворачивать поперек улицы. Бросил тормоз, вдавил газ. Мартиков страдальчески поморщился, когда «Пассат» подпрыгнул на все том же бордюре. Черная иномарка уже скрывалась за близким поворотом Змейки.

— Как он водит! — крикнул Дивер — Как он так водит?!

И кинул машину вдоль извилистой улицы с предельным ускорением. Стрелка тахометра метнулась к шестерке, замерла на секунду, а после уверенно стала штурмовать красную зону. В двигателе появились визгливые нотки.

— Дивер! — крикнул Владислав, — Дивер, ты бы поосторожней!

Но тот не слушал. Катафоты «Сааба» снова маячили впереди — он убегал, он сегодня сам стал дичью. Сизый дым вырывался из сдвоенной выхлопной трубы. Узенькая двухполосная улица, разбитый асфальт, но эта черная колесница делала по ней сто, сто десять, сто двадцать километров в час. Ее швыряло то к одной стене, то к другой, лакированный борт проносился в десятках сантиметров от старых домов. Вой отдавался от стен.

— Сколько ты едешь?! — заорал Приходских с заднего сиденья.

Дивер не ответил, стены домов слились за стеклами в сплошное мелькание, а иногда подступали совсем близко. И по этой старой извилистой улице, по этому рукотворному каньону они продолжали разгоняться. Истерично визжал мотор их «Фолькса», стрелка спидометра подползала к ста двадцати.

— Как… — начал Дивер, но его оборвал Мартиков, рыкнув:

— На дорогу смотри!!!

Впереди черный «Сааб» повстречал еще один образчик четырехколесного племени, мирно догнивающий на обочине, лишенный освещения и потому замеченный слишком поздно. Распахнулись во всю ширь багровые глаза стоп сигналов. Шины не завизжали, нет, они заорали, мокрый асфальт моментально высох, а влага в облаке сердитого пара вознеслась в сумрачный воздух.

Было ясно, что черный автомобиль не успеет. Но он успел, просто вдруг перестал тормозить и вильнул в сторону, двигаясь поперек улицы в клубах пара и бензинового выхлопа. Заднее крыло иномарки встретилось с радиатором стоящей машины с отчетливым грохотом, прорвавшимся даже через завывания двигателя. «Сааб» откинуло и развернуло на сто восемьдесят, после чего он приложил припаркованное авто еще и передним крылом. Дивер этого уже не видел — он затормаживал автомобиль Мартикова со ста двадцати километров в час, отчего пассажиры испытывали поистине космические перегрузки.

Оставив за собой длинные черные полосы, «Фолькс» остановился как раз перед «Саабом», как раз за тем, чтобы увидеть, как он, срывая колеса в пробуксовку, уезжает. Странно, вмятина на крыле была совсем небольшая, совсем не то, что ждешь от такого удара. Мелькнул измятый багажник, а потом снова перегрузки, авто стремительно миновало разбитую вдребезги припаркованную машину.

— Тварь! — орал Дивер исступленно. — Стой ты! Стой!

Напрасно, красные катафоты уже отдалялись, и демонический автомобиль снова, как бешенный, мчался по Змейке.

В конечном итоге все решили курьеры. В том месте, где улица Змейка соединяется с Береговой Кромкой, есть перекресток с парой светофоров, которые перестали работать примерно в год постройки Старого моста и теперь в основном пугали прохожих своими пустыми, лишенными стекол глазницами. Не доезжая до перекрестка можно было заметить еще одну улочку, вернее, переулочек, узкий и дистрофичный, на удивление загаженный из выходивших туда черных ходов десятка старых домов. Ночью здесь справляли свадьбы кошки, а иногда их гоняли бродячие псы, роясь в объедках в поисках пищи. Здесь же к стенам были заботливо пристроены витиевато изогнутые велосипедные рамы, продавленные кроватные сетки без спинок, лысые как самый центр Арены покрышки, мешки с закаменевшим цементом, слипшиеся рулоны обоев и эпический остов старого пианино — весь тот бытовой мусор, что зачастую гнездится в коридорах коммунальных квартир, вызывая нескончаемые прения жильцов. Наверху раньше жили голуби, ворковали день и ночь, а теперь не стало ни голубей, ни кошек, ни собак.

Была здесь еще одна достопримечательность, во много раз более полезная: улочка имела название Голубиный тупик, и, полностью ему соответствуя, оканчивалась тупиком — массивной в три кирпича каменной стеной, что отделяла переулок от двора трехэтажного жилого дома.