Его загнали. Легкие отказывались забирать воздух, лапы подкашивались, розоватая шерсть обвисла мокрыми лохмами, на которых налипла жухлая трава и грязь. Глаза кролика вылезали из орбит, а под смешным носиком пузырилась желтоватая пена. Лес впереди редел, почва стала топкой и ненадежной. Инстинкт вел зверька вглубь, дальше, в последней попытке оторваться, и, в конце концов, занес его в настоящее болото. Трава дальше не росла, глянцевая неподвижная жижа источала тяжелые испарения. И чуть впереди виднелась кочка, с тремя-четырьмя пучками жухлой травы.
Кролик остановился, крупно дрожа, обернулся глазами-бусинами на преследователей. Те в болото сигать не стали. С десяток красноглазых псов бесновались на берегу, а еще трое аккуратными шажками подбирались поближе к жертве. Багровые зрачки смотрели неотрывно, дико.
Кролик решился. Он прыгнул вперед, ведь кочка была так близко, а за ней виднеется еще одна, больше первой. Прыгнул в мощном усилии, выложившись без остатка.
И не долетел. Черная вода, вперемешку с илом, цепко схватила зверька, и он стремительно ушел на дно, успев лишь судорожно дернуться напоследок. Псы остановились, глядя, как казалось, со звериным недоумением.
Последнее, что увидел Никита Трифонов глазами кролика, это серебристые воздушные пузыри, уходящие сквозь мутную воду куда-то вверх — к свету.
Потом он проснулся в своей неуютной, освещенной керосинкой комнате, задыхаясь от слез. Сел и некоторое время сидел, обнявши руками колени, оплакивая судьбу погибшего зверька. Снова погоня, и снова он не смог уйти.
Снова. Опять. Как всегда.
11
В единый миг долгий и изматывающий бег Василия Мельникова по прозвищу бомж Васек подошел к концу. Случилось это так быстро, что недавняя жертва еще много дней после события не могла прийти в себя и просыпалась ночами от собственных воплей.
Пять пар глаз уставились на него в немом изумлении.
— О! — произнес хилый юнец. — Еще один. У нас тут прямо гостиница.
— Люди к нам тянутся, — в тон ему сказал массивный детина с военной выправкой.
А жуткий волосатый недочеловек, что сидел чуть в отдалении, ничего не сказал и лишь осклабился понимающе, отчего вид его потерял последнюю цивилизованность и стал чисто звериный. Василий содрогнулся, но отступать было некуда, последние мосты сожжены, за неимением Рубикона полсотни раз была перейдена Мелочевка.
— Я так понял, ты из знающих? — произнес еще один из обитателей этой квартиры, человек со смутно знакомым лицом. Где-то Васек его уже видел, причем, судя по всему в очереди за водой.
— Знающих? — удивился Василий, — это смотря, что знать. А знаю я, что у вас тут типа клуба, что ли. Те, которые несут своего монстра, здесь собираются, — при этом он неосознанно кивнул в сторону волосатого, подразумевая, что это и есть один из оседланных монстров.
Смутно знакомый повернулся к военному, спросил:
— Монстра? Несут?
— Первый раз слышу, — сказал волосатый, чем несказанно удивил Мельникова.
— Ну, монстры! Беглецы! Дичь! — добавил Василий, сомневаясь уже, что пришел по адресу. — Да меня Хоноров послал! Евлампий Хоноров.
— Опять этот шизофреник! — резко сказал военный, — чего он к нам людей шлет? — он обратил взор на Мельникова, спросил, — ну а сам-то ты кто такой? В армии не служил?
Васек покачал головой.
— Странно, — продолжил тот. — Глядя на тебя, я бы сказал, что ты служил в спецназе.
— Да что вы! — воскликнул Мельников, — какой спецназ, бомж я, Васьком кличут!
И заморгал растерянно, потому, что все сидящие уставились на него, дружно разинув рты. Первым опомнился юнец, который видимо от удивления выдал грубовато:
— Бомж? Да ты на себя посмотри, бомж. Я думал, с таким лицом только киллеры ходят.
— Ну, Саня, — наклонившись к нему сказал военный, — тут ты загнул.
— А что… с моим лицом?
— Саня, — сказал смутно знакомый, — принеси человеку зеркало. Пусть посмотрит. Я, впрочем, ему верю, в этом тронутом городе и не такое бывает. Все ведь с ног на голову.
Сказанное слегка успокоило Василия, все-таки они понимают. Все понимают. Бледный юнец вернулся с небольшим зеркалом, все в брызгах мыльной пены — явно из ванной. Подсунул под нос Ваську, довольно невежливо, но тот совсем этого не заметил, был поглощен собственным отражением.
Когда он последний раз смотрелся в зеркало? Давно, очень давно, в те золотые времена, когда масса вещей, мелких бытовых радостей была доступна ему, как и всем нормальным людям. Чистая постель, теплая квартира, телевизор и радио, деньги, не только на водку, и зеркало. Он постепенно утратил все это, жизнь стремительно сужала свои горизонты, в момент окончания школы казавшиеся необхватными, и, в конце концов, зациклилась на одной-двух интересующих его вещах. Как туннель, незаметный для окружающих, но, тем не менее, присутствующий: сначала алкоголь, потом бег. Один его почти сгубил, а другой…