Трогать запрещено (СИ)

– Я не смогу без балета.

– Ты можешь попробовать восстановиться или перевестись в другое учебное заведение. Это все, что я могу тебе предложить.

– И все же, может, есть возможность…

– Увы. Мне предельно ясно дали понять, что “ославят” нашу академию на всю страну этими снимками и тем, чем занимаются наши будущие потенциальные примы в свободное от учебы время. Это будет скандал. Шила в мешке не утаишь.

– Кто? – наконец-то доходит до меня понимаете того, что круг лиц, посмевших “сдать меня”, весьма ограничен. Вечеринка Титова была закрытой.

– Что “кто”?

– Кто вам принес эти фото? Кто пригрозил вам публичным позором?

– Об этом я распространяться не буду, – резко отрезает Рамченко. – Прости, Юля, но ты должна меня понять.

– Это женщина? – и не подумала отступить я. – Блондинка? Она принесла эти снимки? – стискиваю зубы от злости, чувствуя, как стремительно на щеки набегает краска. – Что еще она вам сказал?

– Вы забываетесь, студентка Данилова. Отчитываться перед вами я не намерена. А по поводу этой ситуации, – кивает на зажатую у меня в руках папку Алла Демьяновна, – как я уже сказала, моральная сторона не менее важна в нашем деле, чем хорошие физические данные. Все наши балерины должны быть истинными леди. Все скелеты в их шкафах должны там и оставаться. Точка.

– Это несправедливо – отчислять меня за единственный промах! – сжимаю кулаки, топнув ногой. Как маленький капризный ребенок? Ну и пусть! Это нечестно! Неправильно! Низко и подло!

Рамченко этот мой жест ни капли не трогает. Ректоресса огибает стол, садится и отстраненным спокойным тоном сообщает:

– Документы заберешь у секретаря. Подпишешь обходной лист. Комнату в общежитии освободишь к завтрашнему утру. Разговор окончен. Мне жаль, – берется за ручку Алла Демьяновна, всем видом ставя точку в нашем разговоре. Жирную, несправедливую точку.

Я подхватываю рюкзак, и разворачиваюсь, чтобы покинуть кабинет, ибо выбора у меня нет. Глаза режет от подступивших слез, готовых в любой момент пролиться. Мне плохо. Так плохо, что в глазах темнеет. Но, словно добивая, мне в спину летит нравоучительное:

– Все, что происходит с нами “сейчас”, всегда результат наших решений “тогда, Юля. Подумай, может быть, однажды ты сделала неверное решение?

Захотелось от злости громко хлопнуть на прощание дверью. Я сдержалась. Единственное неверно принятое мною “решение” за всю мою жизнь – это наивно и по-детски верить, что в этом мире еще осталось что-то большее, чем выгода! Честность, справедливость, достоинство! Прав был папа – ты нужен, пока от тебя нет проблем. Каждый печется только о своей заднице!

Осознание этого накатило волной, гулом отдалось в ушах. Упало на плечи, придавив мои “крылья” к земле. Я стиснула зубы, а переступив порог, зарыдала. С остервенением стирая мокрые дорожки со щек, хороня все свои мечты под единственным, перечеркнувшем все мое будущее, решением Аллы Демьяновны. Зарыдала, жалея себя. Выпуская вместе со слезами ярость и гнев на ту, что, не имея гордости отступиться от бросившего ее мужика, угробила мою жизнь!

Это Илона. Я ни капли не сомневаюсь в том, что это подлая выходка Илоны! Это в ее стиле: мерзко, низко, по больному! Но откуда она взяла снимки из клуба? Я не понимаю! Ее там не было. Точно не было! Зачем она так?!

Я не умею играть в эти долбаные “игры”! Мой мозг не заточен на подлости! Я ненавижу делать людям больно! Я не так воспитана, и я не понимаю, что я ей сделала! Бросить ее было решением Титова – я здесь не пр… Да кому я вру. Причем. Он бросил ее из-за меня. Я сама виновата. А это жестокая месть, потому что взрослый мир не прощает таких вещей.

Губы начинают дрожать сильнее, с них срывается всхлип. Один, второй. Не глядя в сочувствующие глаза секретаря Галины, я хватаю свои документы. На ходу натягиваю пуховик, схваченный в гардеробе, и выбегаю из универа, ни с кем не прощаясь. Зачем? Уже завтра меня тут не будет. Уже через месяц, а может и раньше, одногруппники забудут, кто такая Юля Данилова и что в будущем она могла бы греметь на весь мир.

Я ничто. Я пустое место. Всего лишь одна из многих…

Прижимая к груди документы и ненавистную мне папку со снимками из клуба, проношусь по крыльцу. Поскользнувшись на ступеньке, в последний момент вцепившись в перила, удерживаю себя на ногах. Документы вываливаются из рук, листы разлетаются. С губ срывается вой безнадежности!

Я сдаюсь.

Я разбита.

Я подставляю лицо под холодный порыв ветра и стекаю, как желе, по перилам. Падаю задницей на грязную мокрую ступеньку, пачкая джинсы. Подтягиваю к груди колени, обнимая их руками и молча продолжаю плакать. В душе дыра. Оттуда только что вырвали с корнем мои мечты. Мне с собой не совладать. В одно мгновение второй раз за два года моя жизнь рухнула. На самое, самое дно!