Трое за границей

— Я бы записал все, что требуется от людей, — продолжил Джордж, — нанял хорошую фирму, чтобы они распечатали все в огромном количестве, велел бы расклеить по городам и весям, и дело в шляпе.

В мирном, послушном немце наших дней — который мечтает, кажется, только чтобы уплатить свой налог и делать что ему скажут те, кого Провидению было угодно поставить над ним — трудно, надо признать, обнаружить какой-то след своего дикого предка, для кого личная свобода была необходима как воздух; кто избирал судью для совета, но право исполнять приговор оставлял за племенем; кто шел за вождем, но не унизился бы до подчинения.

В Германии сегодня немало услышишь о социализме, но этот социализм будет только деспотизмом, под другим названием. Индивидуализм не привлекает немецкого избирателя. Он хочет — нет, он даже стремится, чтобы его контролировали во всем. Он может быть не согласен — не с правительством, а с его формой. Полицейский для него бог и, похоже, останется таким навсегда.

В Англии мы относимся к нашему человеку в синем как к безвредной необходимости. С точки зрения обывателя, полицейский работает главным образом как дорожный указатель (хотя в оживленных кварталах, как считается, полицейский может пригодиться, чтобы перевести через дорогу престарелую леди). Мы благодарны ему за эти услуги, в остальном же просто не замечаем.

В Германии, наоборот, ему поклоняются как кумиру и любят как ангела-хранителя. Для немецкого ребенка он Санта-Клаус и Бука в одном лице. От него исходят все блага: «Spielplatze» с качелями и гигантскими шагами, кучи песка чтобы драться, лягушатники, ярмарки. За шалости он наказывает. Все послушные немецкие мальчики и девочки как один хотят угодить полицейскому. Если полицейский кому-нибудь улыбнется, они начинают задаваться. А если какого-нибудь мальчишку полицейский погладит по голове, жить с таким ребенком становится нереально; его самомнение невыносимо.

Германский гражданин — солдат, полицейский — его командир. Полицейский указывает ему, по какой стороне улице нужно идти и как быстро. На каждом мосту у входа стоит полицейский и говорит немцу, как этот мост нужно переходить. Если полицейского нет, немец, возможно, сядет и будет ждать, пока утечет река. На вокзале полицейский запирает немца в зале ожидания, чтобы тот не попал в какую-нибудь неприятность. В должное время он выводит немца из помещения и передает на руки кондуктору (который всего лишь полицейский в другой форме). Кондуктор сообщает немцу, где в поезде надо сидеть, когда выходить, и проверит, чтобы немец действительно вышел.

В Германии вы не берете на себя никакой ответственности за самого себя вообще. Для вас все сделано, и сделано хорошо. Вам не надо о себе беспокоиться, и если вы беспокоиться о себе не умеете, вас никто в этом не обвинит; беспокоиться о вас в Германии — долг полиции. Если вы беспомощный идиот, это не избавляет полицейского от своего долга, если с вами что-нибудь произойдет. Куда бы вас ни занесло, что бы в голову вам не времяшилось — он отвечает за вас, он заботится о вас, и заботится хорошо; что есть, то есть.

Если вы потеряетесь, он вас находит. Если вы что-то теряете, он находит и возвращает. Если вы не знаете, что вам нужно, он сообщает. Если вам нужно что-то особенное, он раздобывает. В Германии не нужны специалисты по частному праву. Если вы хотите продать и купить дом, или землю, государство проводит всю сделку. Если вас надули, государство занимается вашим делом. Государство вас женит, страхует, даже сыграет с вами в карты или в рулетку, почти бесплатно.

— Твое дело появиться на свет Божий, — говорит немецкое правительство немецкому гражданину, — остальное сделаем мы. До́ма или на улице, в болезни или добром здоровье, на отдыхе или в работе, мы скажем, что тебе делать, и проверим, как ты это выполнил. Не беспокойся вообще ни о чем.

И немец не беспокоится. Если где-нибудь нет полицейского, немец будет бродить до тех пор, пока не увидит полицейское объявление. Тогда он его читает и делает что там указано.

Помню, как в каком-то немецком городе (в каком точно не помню, это не существенно, такое могло случиться в любом) я увидел открытые ворота, ведущие в сад, где давали концерт. Если бы кто-то захотел пройти в сад через эти ворота, и таким образом попасть на концерт бесплатно, помешать бы ему не смогло ничего. Больше того, удобнее было войти именно здесь, а не тащиться за четверть мили к другим. Тем не менее, никто из проходящей мимо толпы не попытался войти через эти ворота. Все упорно брели под палящим солнцем к дальним воротам, где стоял человек и взимал плату за вход.

Я видел, как немецкие подростки стояли на берегу пруда и с тоской смотрели на пустое ледяное поле. На этом льду они могли бы кататься уже не один час, и все было бы шито-крыто; взрослые и полицейский были на другом конце, в полумиле, и за углом. Их сдерживало только одно — сознание, что так делать нельзя.