Трое за границей

— Хорошее утро, да? Я тут со своим червячком, вы не против? А то в целом доме угла не найти, где можно спокойно позавтракать. Я с цыпляческих лет не люблю глотать абы как. А теперь у самой двенадцать, хоть вешайся. Всем кусок подавай. Я к вам на постель залезу, вы ведь не против? Может, хоть здесь меня не найдут.

Пока вы совершаете свой туалет, в дверь просовывается масса разнообразных голов; они очевидно считают, что в комнате разместился передвижной зверинец. Вам непонятно, мальчики это или девочки, и остается надеяться, что все-таки мальчики. Дверь закрывать бесполезно, потому что запереть ее нечем; стоит вам отойти, дверь толкают и она отворяется снова.

Ваш завтрак похож на трапезу Блудного сына: пара свиней забегают составить компанию; у порога вас неодобрительно обсуждает стайка пожилых гусей (они так шушукаются, вдобавок к возмущенному виду, что вам ясно, это сплетни чистой воды). Случается, в дверь снисходительно заглядывает корова.

Эта обстановка Ноева ковчега, я полагаю, как раз и сообщает здешней ферме ее характерный запах. Этот запах сравнить ни с чем другим невозможно. Возьмите роз, сыра лимбург, бриолина, немного лука с вереском, персиков, грязной воды после стирки, добавьте немного морского воздуха и трупного запаха, и все это перемешайте. Конкретного запаха не различить, но чувствуешь, что все это здесь присутствует — все ароматы, когда-либо обнаруженные на земле. Сами фермеры этот букет обожают; окон они не открывают, и он сохраняется; он у них тщательно закупорен. Захотите отвлечься, идите на улицу и вдыхайте аромат сосен или лесных фиалок; дом есть дом. А спустя какое-то время, как мне говорили, к этому привыкаешь; этого не хватает, без этого невозможно уснуть.

На следующий день нам предстоял долгий путь, и мы, таким образом, хотели встать пораньше — даже в шесть, если не перебудим весь дом. Мы справились у хозяйки, можно ли так будет сделать. Она сказала, что, скорее всего, можно. Ее самой, наверно, в это время не будет; в этот день она обыкновенно отправляется в город, а это миль восемь, и раньше семи назад обычно не возвращается, но, наверно, муж или кто-нибудь из сыновей вернется домой пообедать, приблизительно в это время. Так или так, но кого-нибудь, конечно, пришлют, чтобы нас разбудили и собрали на стол.

Получилось так, что будить нас не пришлось. Мы проснулись в четыре сами по себе. В четыре мы встали, чтобы сбежать от шума и грохота, от которого у нас заболела голова. Во сколько встают крестьяне Шварцвальда летом, я сказать не могу; нам показалось, они вставали всю ночь. А первое, что делает житель Шварцвальда, когда встает — надевает пару тяжелых башмаков на деревянной подошве и совершает восстановительный моцион по дому. Пока раза три он не пройдется вверх-вниз по лестнице, он не чувствует, что проснулся. Наконец, проснувшись как следует, он поднимается в конюшню и будит лошадь. (Дома в Шварцвальде обычно строятся на склоне крутой горы, так что конюшня и хлев получаются наверху, а сеновал внизу.) Затем, как представляется, лошадь также совершает восстановительный моцион по дому; проследив за этим, хозяин спускается в кухню и начинает колоть дрова. Наколов достаточное количество, он, довольный, затягивает песню. Взвесив все обстоятельства, мы пришли к заключению, что ничего лучше нам не придумать, как последовать такому замечательному примеру. В то утро валяться в постели не захотелось даже Джорджу.

В полпятого мы разделили скромный завтрак, а в пять уже вышли. Наш путь лежал через перевал; по сведениям, добытым в деревушке, это была одна из таких дорог, с которых сбиться положительно невозможно. С такими дорогами, я полагаю, знаком всякий. Такая дорога, как правило, приводит вас точно туда, откуда вы вышли (а если не приводит, то вы об этом жалеете, потому что, по крайней мере, хочется знать, где находишься).

Я предвидел несчастье еще в самом начале, и не успели мы одолеть двух миль, как оно произошло. Дорога разделилась на три рукава. Изъеденный червями указательный столб сообщал, что левый рукав ведет в некое место, о котором мы никогда ничего не слышали — на карте его не было. Второй стрелки, которая должна была указать, куда ведет средний рукав, не было. Дорога направо однозначно вела, в чем мы были единодушны, назад в деревню.

— Старикан сказал ясно, — напомнил Гаррис, — держитесь горы.

— Какой горы? — уместно поинтересовался Джордж.

Перед нами было с десяток гор самой разнообразной величины.

— Он сказал, — продолжил Гаррис, — что мы должны выйти к лесу.

Густым лесом, собственно говоря, поросли все горы вокруг.

— А еще он сказал, — пробормотал Гаррис, — что до вершины мы доберемся часа через полтора.

— Вот здесь, — отозвался Джордж, — я ему как-то не верю.

— Как же нам быть? — сказал Гаррис.