Трое отважных, или Жизнь и необычайные приключения "мушкетеров"

Вдруг мы услышали грубый окрик, и еще я почувствовал, как мне заехали по шее. Довольно больно. И тут же я увидел, как Леше с Гогой дали по шеям. Нас поймал на месте преступления моторист, грубый мужчина, пе имевший никакого отношения к цирку. Случайная личность! Это было особенно обидно. Ну Эдер нас бы поймал или Беретто! Все ясно. А то какой-то неизвестный тип. Сегодня он в цирке, завтра еще где!

А тип этот стал орать на нас, гоняться за нами. От него за несколько шагов разило водочным перегаром. Это надо же! Он, оказывается, еще в самолете был «на газах». Факт возмутительный.

И тогда, увертываясь от ухватистых рук моториста, мы стали грозить, что сейчас же побежим на собрание и скажем, что он, тип этот, сидел в самолетике пьяный!.. Тип испугался и, изрытая проклятия и 1розя в следующий раз свернуть нам шеи, куда-то исчез. А мы трое, чуть не плача от обиды, уселись возле стойла ослика по кличке Чудак и стали продумывать планы мести.

Ту ночь я до сих пор прекрасно помню. Но вот кто первый предложил конкретный план, как отомстить пьянице,— ума не приложу. Может быть, это была и моя идея...

А на следующий вечер вот что произошло.

Старая программа заканчивала гастроли. Все шло своим чередом. Наконец — третье отделение: знаменитый аттракцион Эдер и Беретто!.. В центре манежа высится Эйфелева башня с самолетиком и «бамбуком» на поперечной штанге. Звучит «Эгмонт». Мы трое сидим на галерке и мстительно улыбаемся. Сейчас моторист, выпивоха и драчун, получит свое... Нарастает музыка... Гимнасты уже на «бамбуке», моторист — в самолете. Но не слышно грохота мотора, не вращается пропеллер!

Публика недоуменно переглядывается, раздаются негодующие свистки. Но самолетик не заводится. Моторист суматошно машет руками и что-то кричит гимнастам. Публика возмущается, свистит. А мы трое ликуем. Вся штука в том, что перед самым третьим отделением программы мы выкрали из самолетика заводную ручку и выбросили ее в канализационный люк.

Уже оркестр давно перестал исполнять «Эгмонта». Гневный свист публики потрясает огромный цирковой купол. Гимнасты спустились на манеж. Шум, гам, скандал!..

Заключительное выступление аттракциона было сорвано. Мотористу тут же предложили подать заявление об увольнении, тем более, что он и на этот раз оказался «под градусом». Я, Леша, Гога ликовали.

И вдруг нас — словно камнем по темени!.. Кому же мы отомстили?.. Моторист, наш враг, уйдет в порт или еще куда. Мы напакостили ни в чем не повинным Эдеру и Беретто!!!

Это гнетущее чувство вины я носил до тысяча девятьсот тридцать восьмого года. В городе Калинине мы вновь встретились с Эдером, теперь уже известным укротителем львов. Борис Афанасьевич дружил с моим отцом и однажды пожаловал к нам в гости вместе с ручной львицей. Мы сидели, пили чай. И вдруг Борис Афанасьевич заговорил о том самом происшествии в Одесском цирке. Мне стало невмоготу. Улучив момент, когда отец с матерью вышли на кухню, я, заикаясь и еле выговаривая слова, которые душили меня, признался: «Дядя Боря... Это я тогда с Лешкой Клеменсом и Гогой Орсини... ручку заводную стащили».

И поник головой, ожидая справедливого возмездия.

А он никак не реагировал. Я исподлобья глянул на дядю Борю. Лицо его, суровое, изрезанное грубыми благородными морщинами,

было словно каменное. Лишь небольшие, глубоко упрятанные в орбиты глаза хитро поблескивали. И вдруг он меня огорошил: «Значит, все-таки совесть мучила?» Я опешил. Он все знал?.. Откуда?! Борис Афанасьевич усмехнулся. «Тогда, в Одессе, не знал. Позже другие признались... И Гога, и Лешка!»

И мне после долгих лет стало легко и радостно на душе. Я всегда любил Гогу с Лешей. Но после этого!.. Поэтому я и пишу о них сейчас.

Из Одессы мы разъехались по разным городам. Гога и Леша затем отправились за границу. А встретились мы снова только в тридцать третьем году, в цирке Сталинградского тракторного завода.

Об этом цирке тоже следует рассказать.

Сталинградский тракторный завод — детище первой пятилетки. Времена были тогда трудные и, что греха таить,— голодные. Однако партия и правительство все, что только могли, делали для тракторостроителей на Волге. Возвели Соцгород. Дома были, конечно, не такие, как сейчас. Но хорошие дома, со всеми удобствами. Вместо трамвая по Соцгороду курсировал паровоз. Школы четырехэтажные, с хорошими буфетами. Приходи в большую перемену и ешь сколько угодно. Одно было условие: хлеб не мочить. У школы, где я учился, подсобное кроличье хозяйство имелось. Кормили кроликов остатками хлеба. А кролики моченый хлеб не едят.

Ну, а цирк для рабочих соорудили - просто загляденье. Куда там Одесскому!.. На 3000 зрителей. И прямо к верхней части амфитеатра полукругом примыкало общежитие для артистов. Каждому - отдельная комната!