Трое из Кайнар-булака

Позиция, которую избрал Пулат на этот раз, была не очень удобной. Возвышенность, густо поросшая соснами, тянулась вдоль берега неширокой речушки на несколько километров. Ближе к берегу кучерявились мелкие кустарники вперемежку с ивами, почему-то не очень рослыми, В полукилометре за рекой, на том берегу, проходил большак, но он был прикрыт лесом. Два-три «окна», что образовывались разрывами деревьев, были неширокими, человек это пространство мог пробежать за одну секунду, а машины и того быстрее. Пулат расположился напротив самого узкого «окна». Вырыв несколько окопов под соснами с таким расчетом, чтобы сектор обстрела в какой-то мере был удобным, он стал ждать. У снайпера это самая главная работа — ждать. В этом он похож на старого волка, чьи повадки он не раз наблюдал в юности в горах. Если захочется ему, волку, дичины, он подкрадывается к местам, где водятся кеклики, и ложится на спину, неестественно сложив лапы, словно бы мертвый. Час лежит, два, три… Птицы ходят рядом, сначала пугливо, настороженно, готовые в любую минуту вспорхнуть. А волк лежит без движения. Куропатки приходят к мысли, что этот зверь не страшен, подходят поближе, а самая глупая, — как среди людей, так и среди птиц есть такие, — становится ему на брюхо, чтобы не обходить, а напрямик. И в тот же миг волк — цап ее!.. Снайпер тоже обязан ждать так же бдительно, как старый опытный волк, чтобы не упустить своего мгновенья.

Выбирая это место, Пулат исходил из того, что, поскольку разрыв почти незаметен, узок, то и фашист будет вести себя, как тот кеклик, а там, где «окна» широки, конечно же, постараются быть более бдительными. Кроме того, как утверждали снайперы-инструкторы в школе и как смог убедиться сам Пулат, гитлеровцы далеко не дураки. По мнению Пулата, где-то у широких разрывов деревьев сидят и снайперы противника, потому что именно эти места наиболее уязвимы для них. Они должны исходить из того, что советскому снайперу напротив этих «окон» самый смысл расположиться. А тут… дороги почти не видно, кажется, что и деревья сомкнулись ветками, просвет крошечный, как лисья нора. После тяжелых боев на Курской дуге фашисты драпанули на изрядное расстояние, но теперь вот, «выровняв» снова линию фронта, они остановились. Вдали виднелся большой лес, и Пулат подумал, что он, видно, набит фашистской техникой и солдатами. А на ближайших к берегу соснах, конечно же, сидят их «кукушки», но попробуй обнаружь! Такая зелень, точно одна стена выстроена вдоль берега. «Терпенье открывает даже запертые двери», — произнес мысленно Пулат, как обычно, вспомнив пословицу, и стал ждать.

Первый день Пулата на этой позиции был неудачным. В просвете мелькали броневики, проносившиеся по дороге, но ни одного солдата или офицера он не заметил. Ночью, которая была темна, хоть глаз выколи, он слушал, как по ту сторону грохотали танки, даже, кажется, слышал гортанные выкрики команд, но он был слеп — в кромешной тьме оптический прибор был бессильным. Поздно вечером Пулату принесли ужин, и солдат, как принято, поинтересовался успехами. Пулат пожал плечами и спросил, нет ли ему письма.

— Идет, — ответил тот и успокоил: — Ничего, брат, получишь еще не одну весточку из дома. И не огорчайся, что день неудачным выпал, твое дело терпеньем живо.

— Знаю, — сказал Пулат.

И вот наступило утро. Он проснулся рано, можно сказать, что и не спал совсем, а подремывал, думая о доме, о Мехри, которая, по его подсчетам, должна уже была родить, о дочери Саодат, на плечи которой выпала такая тяжелая ноша, как содержание семьи. О тога, что теперь вряд ли сможет быть помощником ей, стар да и здоровьем слаб. Он вспомнил, что там, в Шерабаде, сейчас все подорожало. И решил утром написать, чтобы дома продали все до последнего гиляма, но не ограничивали себя в пище.