Трое из двух (СИ)

— Такое, говорят, бывает. Человек вспоминает кого-то и словно наяву слышит знакомый голос. Ты же его любил, вот и вспомнил… — Августа растерянно запнулась. — Что случилось? Что я такое сказала?

— Что я его любил и помню. Но ты?

— По твоим рассказам я немного его представляю.

— Согласен. Но как ты узнала его голос? Отец умер до того, как мы с тобой познакомились.

Они думали об этом всю дорогу и когда им открыли дверь и во время разговора… Да, во время разговора уже не только думали, но и вспоминали.

Бирюзовое шёлковое платье переливалось, как павлинье перо. Невольно следили за ней глазами. Как накрывает на стол (от их помощи отказалась), как периодически подходит к зеркалу и с явным удовольствием себя разглядывает. И говорит, говорит, только изредка обращаясь к ним и обращая на них внимание.

— Высокие серые дома. Самая серая серость. Все оттенки серости. Огромная палитра одного цвета.

Нормальная жизнь требует Главной Печати. Печати оттуда, откуда все печати ведут своё происхождение, как я считаю. Их тысячи, но нужна только одна.

— Я знаю о чём ты, мама, — он, конечно, ничего не знает, но хочет превратить монолог в диалог.

— Как так? Не можешь ничего знать!

— А я слышу.

— Не дурачься!

— Не дурачусь.

— Дурачишься.

— Нет, мама.

— Ну, и что я ещё думаю?

— Что мы с Августой всё это не съедим. А если съедим, то заболеем.

— Дурачок, кого из меня делаешь?

— А я тут при чём? Ты подумала, я сказал. И теперь я же виноват!

— Больше не слушай, — неужели он угадал?

Опять подошла к зеркалу, поправила неправдоподобно пышные и блестящие каштановые волосы. Трудно поверить, что ей сорок пять. Ему она запомнилась исхудавшей, с землисто-бледным лицом и жидким пучком волос на затылке.

— Мамочка, ты выглядишь на двадцать пять.

— Правда? — удовлетворённо улыбнулась своему отражению. — Садитесь за стол, малыши!

— Настоящий банкет, — Виктор укоризненно покачал головой. — А говорила, что нет ни масла, ни хлеба…

— Ко мне заскочила знакомая. Но перед тем позвонила, и я попросила её купить кое-что. А с тем, что принесли вы — лукуллов пир! Но прежде — сюрприз! Августа, дорогая, закрой глаза.

— Обожаю сюрпризы! — захлопала та в ладоши и зажмурилась.

Тотчас же дверь в соседнюю комнату открылась, и оттуда вышла пухленькая румяная женщина, ох! даже не женщина, а женщинка в элегантном светлом костюме с замысловатой причёской и сверхярким макияжем. Виктор недоумённо кашлянул: кажется, её фотографию он видел у Августы, только выглядела намного проще. Её мама?! Да, судя по изумлённо-растерянному виду Августы, так оно и есть, хотя женщине не больше тридцати. Девушка позволила толстушке себя обнять и пробормотала:

— Но как же… я рада, но как же так?

— Люди ошибаются, — назидательно сказала мама Виктора. — Ошибаются постоянно. Не слушают своё сердце. Часто говорят им нелепые вещи, а они думают, что нужно слушать. Будьте прозрачнее. Ставьте восклицательный знак в конце предложения. И не будьте слащаво-вежливыми, тут таких нет.

— А порядочными, мама?

— Честность, порядочность, сочувствие, доброта. Очень трудные и хлопотные понятия! Куда проще быть двуличным, лживым, коварным, бесчувственным.

— Ты советуешь?

— Нет, но помни, что всегда найдётся кто-то, кто подставит тебе ногу. Попытается затоптать, использовать. И приходит то, чего не ожидаешь. Или уже перестал ожидать, или уже бесмысленно.

— Но всё-таки?

— Хуже всего — непонимание. Согласны?

— Да, — кивнула мама Августы, — я не пробую привлечь людей. Что там за люди, как они живут? Уже не пойму. И даже когда идёт дождь, никто не берёт зонтик. Мокнут, как дебилы.

— Но я люблю летний дождь, — тихо сказала Августа.

— Да, ты. И он пойдёт с тобой. И промокнет, как и ты. Потому что ты глупая девушка в розовом свитере, джинсах и нелепых сапожках. Он даст тебе цветы, и ты скажешь: "О, как я люблю красные розы". Потому что ты простая, пустая пластмассовая кукла.

— Несколько нелепых дорог напрямик, — кивнула мама Виктора. — Неизвестно. То, что неизвестно, пусть таким и останется, а то, что узнаем будет неизбежным. Не дёргайся, если знаешь, что ничего не достигнешь.

Виктор и Августа переглянулись.

— Чувствую себя жизнерадостно, — подхватила мама Августы. — Такая полнота жизни, так себя чувствую… достаточно хорошо, и я бы хотела так себя чувствовать, а не иначе. Ведь я хорошо себя чувствую, так зачем изменяться? Зачем чувствовать себя плохо, если могу — хорошо! Вообще-то хотелось бы чувствовать хотя бы что-то, чем не чувствовать ничего. Хочу чувствовать, что чувствую, а не чувствовать, что не чувствую. Чувствование — лучше нечувствования. Чувствовать или не чувствовать… огромная разница, огромная. Неизмеримая!

— И почему сегодня не понедельник? — спросила мама Виктора.

— Не знаю, но кто-то мне сегодня сказал "добрый день". Непонятно, зачем?

— А зачем сейчас 23:15?

— Лучше бы 16. Или 17.

— Так ведь будет, — тихо сообщил Виктор.

— Есть вещи, — улыбаясь, продолжала его мама, — которые исчезают во мраке памяти. Что-то между чем-то. Что-то, что неожиданно прекращается. Через какое-то время возвращается, но что происходило, когда не было?