Трое

– Мы жили над лавочкой. Каждую ночь я лежал и ждал, когда они появятся. Мне было очень страшно, потому что отец их тоже боялся. Иногда они просто проходили мимо, выкрикивая всякие лозунги. Частенько били окна, пару раз громили мастерскую. Я всё ждал, когда они поднимутся наверх, прятал голову под подушкой, плакал и проклинал Господа за то, что он сделал меня евреем.

– А как же полиция?

– Если оказывались поблизости, то разгоняли толпу; впрочем, в те дни у них и без того работы хватало. Нам могли помочь лишь коммунисты, а отец не хотел принимать от них помощь. Разумеется, все политические партии выступали против фашистов, но только красные раздавали топоры и строили баррикады. Я пытался вступить в партию, однако меня не взяли, сказали – слишком молод.

– А ваш отец?

– Он как-то сник, пал духом. После второго погрома у нас не хватило денег на восстановление, а у него уже не было сил начинать все сначала в другом месте. С тех пор он жил на пособие по безработице и тихо угасал. Его не стало в 1938-м.

– А вы?

– Пришлось рано повзрослеть. Ушел в армию, вскоре попал в плен. После войны поступил в Оксфорд, потом бросил учебу и уехал в Израиль.

– У вас там семья?

– Моя семья – целый кибуц, но я так и не женился.

– Из-за моей мамы?

– Может быть… Ты очень прямолинейна.

Суза снова почувствовала, как краска заливает лицо. Действительно, разве можно задавать подобные вопросы малознакомому человеку? Как-то само собой выскочило…

– Извините.

– Ничего страшного, – успокоил ее Дикштейн. – Я редко говорю о себе. Вообще, знаешь, вся моя поездка навевает воспоминания о прошлом. Кажется, это называется «дежавю».

Повисла пауза. «Какой же он милый, – подумала Суза. – Мне все в нем нравится: как он говорит и как молчит, его огромные глаза, его старый костюм, его воспоминания… Надеюсь, он останется подольше».

Она собрала кофейные чашки и открыла посудомойку. С блюдца соскользнула ложка, упала на пол и закатилась под большой старый холодильник.

– Вот черт! – выругалась Суза.

Дикштейн встал на колени и заглянул под днище.

– Ну все, с концами, – прокомментировала девушка. – Он неподъемный.

Дикштейн поднял холодильник за край одной рукой, пошарил под ним, вытащил ложку и протянул ей. Суза изумленно уставилась на него.

– Вы что, Супермен?!

– Я же работаю в полях. А откуда ты знаешь про Супермена? Он был страшно популярен в моем детстве.

– Да он и сейчас популярен, графика просто изумительная.

– Надо же! – удивился Дикштейн. – Помню, мы покупали комиксы тайком – они считались макулатурой. А теперь, оказывается, это «графика»…

Суза улыбнулась.

– А вы и правда работаете на винограднике? – Он больше походил на конторского клерка, чем на крестьянина.

– Конечно.

– Виноторговец с трудовыми мозолями – редкое явление.

– Ну, мы, израильтяне, немножко… как бы сказать… помешаны на земле.

Суза взглянула на часы и удивилась, как быстро пролетело время.

– Папа будет дома с минуты на минуту. Пообедаете с нами? Правда, сегодня у нас только сэндвичи.

– Спасибо, с удовольствием.

Суза нарезала багет и принялась готовить салат. Дикштейн предложил помочь, и она выдала ему передник.

– О чем вы думаете? – спросила девушка, заметив, что он смотрит на нее и улыбается.

– Вспомнил один смешной случай из твоего детства – хотя тебя это смутит.

– Все равно расскажите.

– Как-то раз я пришел сюда вечером, около шести, – начал Дикштейн. – Твоей мамы дома не оказалось. Ты мылась в ванной, и тут профессору позвонили из Франции – уж не помню зачем. Ну вот, он вышел поговорить, а ты вдруг заплакала. Пришлось мне подняться наверх. Я вытащил тебя из ванны, вытер и надел пижамку. Тебе было годика четыре…

Суза рассмеялась. Внезапно она представила его в клубах пара: вот он наклоняется и вынимает ее из ванны, только она уже не ребенок, а взрослая женщина, и груди ее влажны, и пена едва прикрывает треугольник между ног… У него такие сильные руки – он с легкостью поднимает ее и прижимает к себе…

Дверь кухни открылась, и на пороге появился ее отец. Видение исчезло, оставив лишь легкое послевкусие тайных желаний и странное чувство вины.

С возрастом профессор изменился к лучшему, подумал Дикштейн: почти совсем облысел, не считая монашеского «венчика», слегка располнел, стал двигаться медленнее, но в глазах по-прежнему сверкал живой, пытливый ум.

– Папа, у нас неожиданный гость, – объявила Суза.

Эшфорд взглянул на него и тут же воскликнул:

– Юный Дикштейн! Вот это да! Здравствуй, друг мой!

Дикштейн протянул ему руку, и тот крепко пожал ее.

– Профессор, как вы?

– Прекрасно, мальчик мой, особенно когда приезжает позаботиться обо мне дочь. Ты помнишь Сузу?

– Мы целое утро предавались воспоминаниям, – улыбнулся Дикштейн.

– Я смотрю, она уже и передник на тебя надела. Быстро… Я ей всегда говорю – так она замуж не выйдет. Снимай и пойдем выпьем по глоточку.

Дикштейн сокрушенно улыбнулся Сузе, снял фартук и последовал за Эшфордом в гостиную.

– Хереса? – предложил профессор.