Трое

Задолго до того, как квартальные организации Отечественного фронта предприняли кампанию по сбору утиля, Кокки давно уже успел обшарить подвалы и чердаки доброй половины города. Предпринимал он свои вылазки ночью, проявляя при этом завидную инициативу, сообразительность и бесстрашие в защите личных интересов.

Разумеется, деньги исчезли в руках Кокки. Среди друзей ходили слухи, будто Кокки успел скопить кругленькую сумму, однако все их попытки проверить это остались безуспешными. Вполне естественно, что в соответствии со старым, никем не опровергнутым законом, экономическая мощь делала Кокки довольно независимым. Трем друзьям — доподлинным пролетариям, не оставалось ничего другого, как только презирать его, что они и делали, прозвав его Старьевщиком.

В лаконичном диалоге, вскрывшем деятельность Кокки, речь шла о старой железной кровати, которую Бандера вынес из дому и дал Кокки «сплавить» с уговором поделить поровну вырученную сумму.

— А знаешь, — обращается Кокки к Сашо. — Вместо тебя в воскресенье будет играть Замби!

Это все равно, что сунуть палец в рану. Сашо бледнеет.

— Кто тебе сказал?

— Знаю! — Кокки с сочувствием смотрит на него. — Это точно! Надо же было тебе драться!

Сашо встает.

— Пусть только Замби посмеет в воскресенье выйти на поле. Я ему все кости переломаю!

— Я тебе помогу! — кричит Сандо Верзила.

В первом же календарном матче на прошлой неделе Сашо успел побить одного из игроков и был сразу же исключен из состава команды.

— Не впутывайтесь в это дело, хуже будет, — предупреждает Кокки. — По-моему нам нужно пойти к Старушенции.

«Старушенция» — это тренер местной футбольной команды.

— Никаких старушенций! — ревет Сандо Верзила.

— Ну и что? — спрашивает Сашо. — Меня примут обратно?

— Могут и принять! — говорит Кокки. — Извинишься, скажешь, что больше не будешь…

— Ишь чего захотел! Просить не буду! — категорично заявляет Сашо. — Обойдусь и без них!

— Хочешь, я поговорю со Старушенцией? — упорствует Кокки.

— Скажи им, — вмешивается Верзила, — что нога наша больше не ступит на стадион, если его не примут? И что кое-кому достанется!

— Погоди ты! — перебивает его Кокки. — Подождем до воскресенья. Если наши проиграют, — а я уверен, что им всыпят, тогда мы с ним по другому будем разговаривать.

— Это дело! — соглашается Сашо.

— Все было бы в порядке, если бы не эта история с Мадемуазелью, — заявляет Кокки, который страшно сожалеет, что не смог принять участия в мщении.

Сандо Верзила громко ругается.

Их бывшему однокашнику было совсем нетрудно догадаться, кто испакостил его вещи. И он принял свои меры. Направил письменные жалобы всем органам власти и организациям в городе, включительно в местное спортивное общество. В совпадении фактов есть нечто роковое. В данном случае от этого рокового совпадения пострадал Сашо.

— Почему бы нам не составить свою команду? — Сандо Верзилу озаряет счастливая идея.

— А верно, — саркастически улыбается Кокки: — Для игры в белот!

Сандо Верзила так наивен, что совершенно не замечает иронии.

— Конечно! — восклицает он. — Кто осмелится помериться силами с нами?

Кокки предоставляет Сандо возможность вдоволь насладиться мечтой о титуле чемпиона мира по белоту.

Но вот в разговор вмешивается Бандера. До этого момента он молчал, размышляя о другом.

— Старушенция-то за Куклой приударяет! — кратко и ясно сообщает он. — Втрескался!

Дождь спасательных поясов над океаном, вероятно, не вызвал бы столько надежд среди утопающих.

Сандо Верзила ударяет себя по лохматой голове.

Кокки свистит.

Сашо ухмыляется.

— Ясно! — говорит он. — Все в порядке!

— Или снова возьмет тебя в команду или не видать ему Куклы, как своих ушей! — добавляет Кокки.

— Сколько хлеба, столько и брынзы! — вставляет Бандера.

Атмосфера безысходности испаряется, словно по мановению волшебной палочки. Выход найден.

— Почему ты не сказал раньше, — бросает счастливый Сашо упрек Бандере. И командует Кокки:

— Сыграй по этому случаю!

Кокки снимает с гвоздя на стене аккордеон.

— Женщины — великая сила! — заявляет Кокки, не подозревая, что повторяет весьма старую житейскую истину.

Долговязый Сандо танцует. Его огромным ногам, похожим на ходули, явно тесно в маленькой комнате, и совсем нелегко угнаться за быстрым ритмом. Он впадает в экстаз. Глаза его полуприкрыты, он сгибает руку, словно обнимает за талию невидимую даму такой красоты, какую только может породить его бедное воображение, и предается сладостным чувствам.

Приподнятое настроение возвращает Сашо улыбку, вдвойне более счастливую.

А Бандера? Ему пришлось взять корзину и пойти за виноградом, так как его голодный желудок явно не хочет удовлетворится символической пищей.

— Ку-кол-ка! Ку-кол-ка! — отбивает такт Сашо.

Долговязый Сандо переходит на характерные па. Он мастер импровизации, сенсация всех танцулек. К черту танго и вальсы и прочее шарканье ногами. Вместо фальшивой красоты шаблонного ритма, покажите настоящую, живую красоту человеческого тела! Такова теория Сандо.