Тривейн

– В этом городе на людей оказывают слишком сильное давление, что неизбежно ведет к остракизму. Он может стать столь же важным для всех, как та безопасность, о которой вы говорите... Не исключаю, что может оказаться даже сильнее! Огромное количество министерств, включая Пентагон, требуют во имя национальных интересов передать законопроекты на комиссию; производители требуют контрактов и посылают в конгресс высокооплачиваемых лоббистов; рабочие, играя на раздирающих общество противоречиях, постоянно угрожают забастовками и перевыборами. В результате сенаторы и конгрессмены от имени своих избирательных округов во всеуслышание заявляют о том, что претендуют на свою долю общественного пирога... Где же вы найдете в этой системе независимого и некоррумпированного человека?

Тривейн заметил, что Большой Билли смотрит не на него, а на стену. И тогда он понял: посол, старый политик и отъявленный циник, человек, проживший долгую жизнь, спрашивает не его, а себя.

– Ответ на ваш вопрос, господин посол, лежит где-то между правовым государством и относительно свободным обществом, в котором можно позволить себе и некоторые махинации.

Хилл рассмеялся. Это был усталый смех старого человека, сохранившего еще кое-какие силы.

– Слова, Тривейн, это все слова... Вы забываете, что в основе закона Мальтуса – заложенное в человеческой природе желание всегда иметь больше, а вовсе не стремление довольствоваться малым. Именно поэтому, кстати, теории Маркса и Энгельса не выдерживают критики. Нельзя изменить природу человека, Тривейн...

– Позволю себе с вами не согласиться, – возразил Тривейн, – дело не в русских, а в человеческой природе вообще. Она постоянно меняется, и особенно в периоды кризисов!

– Ну, конечно, кризисы, – согласился Хилл. – Только ведь это же самый обыкновенный страх. Коллективный страх, и ничего более. В эти периоды люди подчиняют личные желания стадному инстинкту, инстинкту выживания. Почему, как вы думаете, наши социалисты кричат постоянно о «критическом положении»? Потому что они его хорошо изучили. И они также знают, что кризисы не могут длиться до бесконечности. Это тоже идет вразрез с человеческой природой...

– Тогда я снова должен вернуться к тому, что называется системой сдержек и противовесов, вернуться к свободному обществу. Я, знаете ли, верю, что все это работает...

Наклонившись вперед, Хилл уперся локтем в стол. Он смотрел на Тривейна, и смех был в его глазах.

– Теперь я знаю, – сказал он, – почему Франк Болдвин на вашей стороне! Вы во многом похожи.

– Польщен, но, откровенно говоря, никогда не замечал между нами особого сходства!

– И тем не менее это так! Знаете, Тривейн, мы с Болдвином часто беседуем – так вот, как с вами. Иногда наши разговоры длятся часами. Мы, два старика, встречаемся в каком-нибудь клубе или библиотеке, вот как эта, пьем дорогое бренди и разговариваем. Слуги краем глаза следят за тем, не нужно ли нам еще чего-нибудь. Комфорт – главное для наших усталых, богатых, все еще дышащих тел... Мы делим планету на две части и стараемся убедить друг друга, что одна часть должна делать, а чего не должна... Вот и все. И никаких проблем с чужими интересами и побудительными мотивами. Остается сам образ жизни в чистом виде. Нас интересует только «что» и «как», но ни в коем случае – «зачем», «почему».

– Все тот же инстинкт выживания племени.

– Верно... И сам Фрэнк Болдвин, самый жесткий из всех известных мне ростовщиков, одна подпись которого может разорить небольшое государство, точно так же, как вы, Тривейн, говорит мне о том, что решение лежит где-то под тем огромным количеством воинствующей лжи, которая постепенно завоевывает мир. А я отвечаю ему, что никакого решения нет и вообще нет ничего, что могло бы хоть как-то повлиять на ход вещей...

– В мире всегда что-то меняется... И я согласен с Болдвином в том, что обязательно должно быть решение!

– Решение, Тривейн, есть не что иное, как постоянные искания одиночки, чередование надежд и отступлений... Вот что такое решение...

– Но ведь вы сами сказали, что люди не могут постоянно находиться в кризисе: это противоречит их природе!

– А такого и не бывает. После кризисов всегда следует некоторое отступление, периоды передышки...

– Но ведь они, являясь подготовкой к следующему кризису, не менее опасны... Следует найти лучший путь – он обязательно существует!

– Только не в этом мире... Мы уже опоздали...

– Снова не могу с вами согласиться! Мы еще только подошли к точке отсчета!

– Хорошо, тогда давайте поговорим о ваших собственных делах. Вы уже достаточно повидали, и мне хотелось бы узнать, как вы собираетесь претворить в жизнь свою систему сдержек и противовесов? А ведь по существу стоящие перед вами проблемы похожи на проблемы государств-союзников. С чего вы хотите начать?

– С подбора подходящей модели... Причем с широким спектром действия...