Триумвиры

Один из эдилов начал что-то говорить о постановлении сената, о нарушении порядка, но Сальвий, не слушая его, повернулся к толпе:

— Вперед! — крикнул он. — На форум!

Эдилы разом заговорили. Аппариторы, служившие одновременно скрибами и преконами, кричали:

— Не нарушайте порядка! Расходитесь по домам!

— Вперед! — повторил Сальвий и, ударив эдила бичом по голове, наехал на аппариторов, — они разбегались, вопя о насилии.

Толпа двинулась среди угрожающих криков аристократов. Плебеи вынимали ножи, готовясь к бою. Но путь был свободен.

Грянула песня:

Каждая капля крови плебея,
Каждая капля пота его…

Впереди сверкал форум.

Остановив коня, Сальвий пропускал толпы народа. Он вглядывался в лица людей и, когда услышал звон ножниц, подумал: «Это идет коллегия портных»…

Иудей шел рядом с греком.

— Она заказала мне тогу, а пришла за ней без денег, — говорил грек, оправляя на себе заплатанный хитон.

— И ты так ей и отдал? — спросил иудей.

— Я сказал: «Иди на улицу и заработай».

Иудей что-то ответил, но слова его потерялись в гуле голосов.

А толпа двигалась, двигалась… Проходили коллегии гончаров, кузнецов, сукновалов, плотников, каменотесов, дубильщиков, сапожников, живописцев, гробовщиков, потом шли пролетарии в лохмотьях, простоволосые женщины, вольноотпущенники и вольноотпущенницы в пилеях, рабы и невольницы. Он слышал разноязычную речь, разноязычные песни и думал: «С этим народом можно опрокинуть сенат и создать свою власть… Но как это сделать?»

Он повернул коня и с трудом пробирался в толпе.

Народ затих. На ростре появлялись популяры и произносили надгробное слово, восхваляя Клодия. Сальвий тоже поднялся на ораторские подмостки и сказал речь.

— Клодий был моим другом и начальником, — закончил он, — и я, квириты, клянусь памятью Клодия и Катилины продолжать их дело!

Восторженные крики заглушили его слова.

— Да здравствует вождь Сальвий! — крикнул кто-то, и плебс подхватил возглас.

— Квириты, где будем хоронить вождя? — спросил Сальвий.

— На форуме, на форуме!

Сходя с ростры, он услышал треск ломаемых скамей, которые толпа вытаскивала из базилик. Костер рос: он становился всё выше и выше, и Сальвий не спускал глаз с носилок, которые люди, карабкаясь по нагроможденным скамьям и столам, подымали наверх.

И вдруг народ расступился: огромный эфиоп бежал с пылающей головней в одной руке и амфорой — в другой. Облив маслом скамьи, он бросил головню, и яркое пламя охватило сухое дерево.

Огонь трещал, разгораясь. Вскоре труп, базилики и соседнее здание исчезли в клубах дыма. А толпа кричала, хлопая в ладоши, выражая свой восторг криками и призывая имя Клодия.

Задумавшись, Сальвий смотрел на форум, охваченный огнем.

XVII

Цезарю доносили на Рима: поражение и смерть Красса вызвали в столице необычайное волнение; после семимесячной анархии были произведены выборы, потому что Помпей отказался от диктатуры; смерть Аврелии и Юлии; мятежи в столице и борьба кандидатов с оружием в руках за магистратуры принимали страшные размеры; власть популяров резко пошатнулась; Цицерон проповедовал необходимость управления республикой одним магистратом и отразил свои мысли в сочинении «О республике».

«Смерть матери и дочери — большое для меня горе, — думал Цезарь, — но едва ли не большее — распадение триумвирата!»

Время шло. Знал, что общество, недовольное им, обвиняя его в бездарности, кричит всюду: «Лукулл и Помпей быстро присоединили Понт и Сирию, а Цезарь не может справиться с Галлией, — каждый год он начинает завоевание ее сначала. Не так же ли вел войну упрямый невежда и жадный негоциатор Красс? И если оба триумвира занимались грабежами, то приближенные их стали злодеями: откуда деньги у формийского всадника Мамурры, который приказал построить себе на Целийском холме дворец из мрамора? Откуда золото у Лабиена, купившего обширные поместья в Пиценуме и построившего в Цингуле крепость по галльскому образцу?»

Эти разговоры удручали Цезаря, а убийство Клодия повергло в уныние. Борьба сословий становилась жестокой. Помпей молчал. Выборы на следующий год были «под ножом», как выразился Лепид, и сенат не мог назначить даже интеррекса, потому что народный трибун налагал veto. «Всё это, — думал Цезарь, — козни Помпея».

Подавив со страшной жестокостью восставших эбуронов (он обнародовал эдикт, разрешавший грабить и убивать их) и вознаградив Лабиена и Требония «за доблесть», Цезарь возвратился в Равенну.

Из Рима пришло донесение о похоронах Клодия: народ, возбуждаемый клиентами демагога, его женой Фульвией, сикариями и народными трибунами, приходил проститься с телом, выставленным в доме, и кричал о мести. Труп был отнесен в курию Гостилию, а рядом сооружен костер из скамей и столов. Когда пламя охватило тело, загорелись курия Гостилия и базилика Порция. Толпа с факелами в руках бросилась поджигать дом Милона. Какие-то люди кричали: «Хотим консулом и диктатором Помпея».