Триумфатор

– Если мы проиграем, – обратился к нему проконсул, – тебя распнут. Потому что именно ты, я ведь знаю, поднял тогда на равнине легионы и склонил трибунов и центурии к неповиновению Сенату. А тут, на Стене, ты в безопасности. Тебя, возможно, забудут. И уж точно не доберутся.

Мартелл тяжело махнул рукой, показывая, что выбор сделан и больше не о чем говорить.

Глава 17 Освобождение

«Пусть ни землетрясения, ни зарницы, ни каменные, или кровяные дожди тебя не испугают».

Марк Туллий Цицерон «О дивинации».

Вечером Лепид ужинал у Руфа.

– Я совсем не рад, – сказал тот, – ни тому, что уезжаю, ни тому, что ты остаешься. Оставил бы здесь жену, да боюсь больше ее не увидеть. Возьмем мы Вечный Город или нет – неизвестно.

– С Марцедоном-то? – рассмеялся Лепид. – Ты сомневаешься? Я бы не стал.

– Я с ним не воевал, – вздохнул Руф. – В отличие от тебя. Зачем я ему нужен?

К мужчинам с кувшином вина вышла Юния. Разлила фалернское пополам с водой. Муж проводил ее тяжелым взглядом. Друг его понял.

– Ты напрасно это говоришь. Командующий не поступит низко. А к вам он просто привязан. Не думал, что он берет тебя, потому что ты назаретянин?

Руф очень удивился.

– При чем тут…

– Мне Валерий Друз показал письма. Проконсул сегодня далеко не все рассказал. В городе казнили твоих единоверцев. Их обвинили в пособничестве Мартеллу. Из катакомб всех выгребли. Цирки полны.

Руф услышал стук упавшей посуды. Юния стояла в дверях. Второй кувшин, слава богам, пустой, выскользнул у нее из рук.

– Он хочет, чтобы ты тоже шел на Вечный Город, – подытожил Лепид. – Возможно, тебе удастся склонить в нашу пользу назаретян из других городов. Теперь ты видишь, что Марцедон прав?

Руф все еще переваривал услышанное. Значит, Симон и все, кого они с Юнией знали, убиты? Тот, кто соединил их руки, растерзан зверями? За что?

– Мы едем и будем помогать, – сказала Юния, подходя к столу и беря мужа за руку. – Наших очень много в городах по дороге.

– Но заставите ли вы их взять оружие? – усомнился Лепид. – Пишут, что они даже не сражались за собственную жизнь.

Руф поднял руку.

– А за Бога будут, – он помолчал. – Ты не все понимаешь. Это сознательная жертва. Они знали, что их убьют, и не стали противиться. Я пока не понял, ради чего. Симон бы объяснил. Но сами додумаемся.

⁂

Да, Симон бы объяснил, если бы не был в первый же день затравлен собаками. Два здоровенных пса размотали его кишки по песку, как раз когда Фламм уносил из цирка свою булочницу.

Настоятелю первой общины назаретян Вечного Города было дано не то чтобы видение, нет – знание – полное понимание происходящего. В первый же день в темнице он укреплял братьев и сестер. Но чувствовал ли крепость сам? Едва ли.

Их не укрыли омофором. Не спасли. Значит, так надо. Неужели ради Марцедона? А он стоит того?

«Стоит», – вдруг в его голову и душу разом пришли слова. Сердце стало легким, как лебединый пух на Тиброне. В нем, вопреки всему, зажглась радость. Симон увидел, что именно принесет победа проконсула над столицей Лациума. Ради этого требовалось положить жизни и принять муку. Не потому, что нужно доказать Богу свою преданность. А чтобы высвободить свет, который они – братья и сестры – уже накопили в себе. Этим светом, как щитом, будет закрыт город от нападений злых духов, мешающих им утвердиться здесь. Этот свет проложит дорогу в Лациум тому, кто сам погряз во тьме, но поможет свет преумножить.

Все непросто и все не сразу, потому что у людей свободная воля. Они сами должны решить, как будут жить. Сегодня, озверев, граждане Вечного Города завывают на трибунах, требуя смерти назаретян. А завтра будут плакать и укорять себя за жестокость, потому что их сердца размякнут – вот ради этого и нужна жертва. Смотрите, как мы обходимся друг с другом: даже ради спасения жизни не поднимем руку, не ударим, не убьем. Неужели вы не хотите так?

Хотят. В глубине пьяных от крови душ каждый мечтает, чтобы ему, именно ему никто не сделал зла. Но такое возможно, если и ты не делаешь.

Назаретяне могут показать, как. Но им тоже страшно! И Симону, и его людям. Ведь есть женщины с детьми. Да и мужчины все работники – не воины. Им очень страшно умирать.

– Помолимся, – Симон накрыл руками склоненные головы своих. – Пусть нам дадут быстрый уход.

Только об этом и молились. Больно, но сразу. Как можно скорее. Растягивать никто не хотел. Не было смакующего желания – пострадать и очиститься.

– Завтра встретимся, – проронил Симон. – Уже на небесах. У Отца. И будем рады.

Утешил ли? Ох, нет. Мало кто заснул. И мало кто не кричал, когда их на другой день вытаскивали из темницы. Не было мужества. Была любовь.

Ну, и страх, конечно, был. Как без земного чувства? Но он скоро у всех заканчивался, потому что несопротивляющегося смерти человека голодный зверь убьет одной лапой. А что для верующего смерть? Порог на лестнице. Иногда очень высокий, но только порог. Сзади тьма ступеней, впереди еще больше.

⁂

Ближе к ночи Руф пришел поговорить с проконсулом.