Триумф великого комбинатора

– Партийный билет – это не какая-нибудь ерунда. Партбилет – это лицо партийца, это честь партийца, и я бы добавил, это совесть партийца. А вы? Заладили: "Между трамваем и лавкой, между лавкой и трамваем!" Вы потеряли не просто книжку, гражданин Суржанский. Потеря партбилета – это потеря партийной чести! Это плевок в рабоче-крестьянские завоевания. Партия этого не прощает. И не ждите пощады. Вы плюнули на рабочий класс. А как можно плевать на рабочий класс, когда благодаря этому самому рабочему классу от Москвы до Чукотки и от Остеко-Вогульска до Москвы звучат позывные Коминтерна. Пролетарский голос звучит по всему миру. А тут и мировая революция на подходе... Потерять партийный билет! Да как же это возможно? А? В гражданской войне трудящиеся PСФСP разгромили войска белогвардейцев и интервентов, а вы спустя десятилетие заявляете партии, что потеряли партийный билет. Это как же понимать, товарищ... тьфу, какой вы нам теперь товарищ? здесь лекторский запал у Альберта Карловича подошел к концу. -На! – капитан выставил подследственному довольно ядреный кукиш. – Контра ты – и все тут! Слухай сюды, фраер занюханный! – капитан поманил пальцем. – Сюды, сказал! Ты что тут варежку разинул? Ты у меня тут под двадцать восьмым номером! Понял? Кому, контрик, партийный билет загнал?

Контрик сидел, как вкопанный. Лица на нем давно не было. – Я вас спрашиваю, гражданин, – повторил свой вопрос Ишаченко. – Вы кому билет загнали партийный? Вам что, опять морду бить?

– Нет, нет. Да, я виноват. Но товарищ... гражданин... Нельзя же так. Ведь нельзя же ведь так... Вы же помните: тогда еще снег шел. Ведь так? Так.

– Ну, пес смердячий, ты меня вывел...

Так и не мог ничего толком сказать Ответ-работник исполкома Ираклий Давыдович Суржанский. Из его кровоточащих губ, правда, иногда вырывался привычный для него рефрен, впоследствии ставший знаменитым: "Ведь так? Так". Но и его жалкое хлюпанье ровно в час ночи полностью разбилось о придирчивую натуру капитана Ишаченко. Бил капитан контру долго и больно, вкладывая в свои удары вековую ненависть пролетария к паразитирующему классу.

В ту зловещую и туманную ночь, когда начальник немешаевского ОГПУ, стоя на коленях и простирая вперед руки, давал очередной обет верности своей супруге Глафире Афиногеновне, подследственный Суржанский был с миром отпущен домой. Перед этим, капитан Ишаченко, рассудивший, что с кондачка решать не надо, а на ловца и зверь бежит, держал контру за плечи и, прежде чем вытолкнуть из кабинета, взял с нее клятву: найти где угодно заветную красную книжку и вернуться в управление через неделю.

И было так: в три часа ночи раскачивающееся тело Ираклия Давыдовича тяжело двигалось, временами надолго прилипая к обветшалым постройкам проспекта Диктатуры пролетариата. В скором времени оно скрылось в тупике Социалистической мечты и через полчаса вынырнуло из темноты подворотни на Центральную площадь. Уткнувшись в постамент памятника основоположнику научного коммунизма, Ираклий Давыдович, наконец, очнулся от нежнейшего тет-а-тет со следователем Ишаченко, возвел на бронзового Маркса глаза, полные слез, и пробубнил: "Нелюди!" Через час партиец доковылял до Студенческого переулка. Горели окна студенческого общежития немешаевского техникума. Слышался гитарный перезвон. Студенты асфальтно-топтального факультета резвились вовсю. Они щипали гитарные струны и медными голосами затягивали "Песню о ветре" из репертуара самодеятельного рабочего коллектива "Синяя блуза":

По-чешски чешет, по-польски плачет, Казачьим свистом по степи скачет И строем бьет из московских дверей От самой тайги до британских морей...

Справа от кровоточащей ссадины, поставленной капитаном Ишаченко красовался бревенчатый домик с покосившимся фундаментом и неуклюжими наружными ставнями. Это было жилище Суржанского. Ираклий Давыдович, помедлив секунду у ворот, нырнул во двор. Через пять минут он уже спал тяжелым сном несчастного человека, которому ужасно не повезло в жизни.

Тем временем сквозь сверхмощное студенческое "У-p-p-а!" и декларативное "Так пусть же Красная сжимает властно..." иногда было слышно, как стучали плоские кровли, колыхались латаные крыши домов, раскачивались ветхие заборы. Ветер бился о тротуар Студенческого переулка, яростно сражался с остроносыми сосульками, и они, побежденные, с сухим треском падали на землю.

Ночь, ночь, ночь обволакивала город непроглядной теменью. Где-то лаяли собаки и пахло кошками. Город мирно спал.

Глава 6 ПУТЕВОДНАЯ ЗВЕЗДА

В один из весенних дней 1931 года через Немешаевск, точно по расписанию, проследовал на Москву курьерский поезд. Он приостановился не более, чем минуту и оставил на платформе молодого человека лет тридцати – в морской фуражке с белым верхом.

Когда солнце выглянуло из-за хромово-серых туч и заиграло на золоченых куполах пока еще не снесенных церквей, молодой человек вышел на Центральную площадь и устремил свой взгляд на одинокий ларек с курьезной вывеской "Пиво-водка". Рядом кучковались городские почитатели пива и водки.